Женщина была очень молода, лет восемнадцати-девятнадцати. Лишь вечером, когда на судне стало тихо и на палубе остались только рулевой, вахтенный да несколько караульных, Сань шепотом спросил, как ее зовут. Не поднимая глаз, она чуть слышно ответила, что ее имя Сунь На. Го Сы, когда ему было плохо, укрывался старым одеялом. И сейчас Сань молча отдал его девушке. Она легла, закутавшись с головой.
На другой день пришел капитан с переводчиком, расспросил ее. Девушка говорила на диалекте, очень сходном с говором братьев. Отвечала тихо, слов толком не разберешь. Но Сань все ж таки понял, что родители ее умерли, а один из родственников грозился отдать ее богачу-землевладельцу, которого все боялись: он жестоко издевался над своими молодыми женами. Тогда Сунь На убежала в Кантон, а там пробралась на борт, чтобы уплыть в Америку, где у нее живет сестра. Ей долго удавалось прятаться, но в конце концов ее обнаружили.
— Мы сохраним тебе жизнь, — сказал капитан. — Есть у тебя сестра или нет, меня не интересует. Но в Америке не хватает китайских женщин. — Он вытащил из кармана серебряную монетку, подбросил на ладони. — Будешь добавочной прибылью. Тебе, конечно, не понять, что это значит. Да и не надо.
Вечером Сань опять принялся задавать Сунь На вопросы. Временами подходил кто-нибудь из матросов, плотоядно глазел на девушку, которая старалась прикрыться одеялом. Сидела, натянув грязное одеяло на голову, отвечала немногословно. Родом она была из деревни, про которую Сань слыхом не слыхал. Но когда она описала окрестности и особенный цвет реки, протекавшей возле деревни, он понял, что это явно недалеко от Вихэя.
Разговоры у них продолжались недолго, она словно бы не имела сил говорить. К тому же перекинуться словечком-другим удавалось только вечером. Днем она жила под одеялом, прячась от людских глаз.
Судно вновь держало путь на восток. Сань делал на мачте зарубки. Он видел, что те, кто ночевал в трюме, выглядят все хуже — от спертого воздуха и тесноты. Двое уже умерли, их засунули в рваные мешки и бросили за борт, никто не сказал ни слова, никто не поклонился морю, принявшему покойников. Вообще-то на борту хозяйничала смерть. Именно она распоряжалась ветрами, течениями, волнами и тем, кого вынесут из вонючего трюма.
Теперь у Саня была задача — охранять робкую Сунь На, а вечерами тихонько шептать ей на ухо слова утешения.
Через несколько дней из трюма вынесли еще одного мертвеца. Ни Го Сы, ни Сань не разглядели, кого бросили в море. Но, когда труп исчез в волнах, один из матросов подошел к мачте. В руке он держал маленький узелок.
— Он хотел, чтобы это отдали тебе.
— Кто?
— Не знаю, как его звали.
Сань взял узелок. Развернул — внутри был отрезанный палец. Значит, Лю умер. Поняв, что его время истекает, он отрезал себе палец и заплатил матросу, чтобы тот отдал его Саню.
Он чувствовал, что ему оказана честь. Оказано величайшее доверие, какое только возможно между людьми. Лю верил, что Сань когда-нибудь вернется в Китай.
Некоторое время Сань смотрел на палец, потом начал отскабливать кожу и плоть о цепь, сковывающую ноги. Стараясь, чтобы Го Сы не видел, что он делает.
За два дня очистил кости. Потом промыл в дождевой воде и спрятал в подоле кофты. Он не обманет Лю, хотя матрос и прикарманил деньги, предназначенные ему.
Спустя еще два дня на борту опять умер человек. Только на сей раз тело из трюма не поднимали. Умер-то капитан. Сань много размышлял о том, что страна, куда он плыл, населена такими вот странными бледнолицыми людьми. У него на глазах этот человек неожиданно дернулся, как от удара незримого кулака, упал и больше не шевелился. Сбежались матросы, кричали, бранились, но без толку. На следующий день капитана тоже бросили в море. Только его тело было завернуто в звездно-полосатый флаг.
В это время они опять находились в зоне полного штиля. Нетерпение команды словно обернулось тревогой и страхом. Матросы поговаривали, что капитана убил злой дух и что ветра нет тоже по его милости. Есть риск, что кончатся провизия и пресная вода. Временами вспыхивали ссоры и драки. При старом капитане подобные инциденты немедля карались. А штурману, который заменил его, явно недоставало властной решительности. Настроение на борту было неспокойное, и Сань испытывал растущую тревогу. Он по-прежнему делал зарубки на мачте. Сколько же времени прошло? Как же велико на самом деле это море, которое они так стараются одолеть?
Однажды вечером во время штиля Сань дремал возле мачты, когда из темноты вынырнули несколько матросов, которые принялись отвязывать Сунь На. Чтобы она не кричала и не сопротивлялась, они завязали ей рот. К своему ужасу, Сань увидел, как они оттащили девушку к самому борту, сорвали с нее одежду и изнасиловали. Все больше матросов появлялось из темноты, и каждый ждал своей очереди. Сань поневоле смотрел, но сделать ничего не мог.
Внезапно Сань заметил, что Го Сы проснулся и смотрит на происходящее. А когда понял, застонал.
— Лучше закрой глаза, — сказал Сань. — Я не хочу, чтобы ты сызнова захворал. От того, что творится, у кого угодно будет смертельная горячка.
Когда матросы собрались уходить, Сунь На осталась лежать без движения. Один из них накинул ей на шею петлю и вздернул обнаженное тело на рею. Ноги девушки задергались, она пыталась подтянуться на руках, ослабить веревку, но сил недостало. Тело безжизненно повисло. И тогда они швырнули ее за борт. Даже в парусину не завернули, бросили в воду обнаженное тело. Сань не мог им помешать, только стон отчаяния вырвался из груди. Один из матросов услышал.
— Невесту свою жалеешь? — спросил он.
Сань испугался, что и его бросят за борт.
— У меня нет невесты, — ответил он.
— Это из-за нее мы попали в штиль. И она заколдовала капитана, так что он умер. Теперь ее нет. И наверняка придет ветер.
— Тогда вы правильно сделали, что бросили ее за борт.
Матрос наклонился к самому его лицу.
— Боишься, — сказал он. — Боишься и лжешь. Но не беспокойся, тебя мы за борт не бросим. Не знаю, о чем ты думаешь. Небось оскопил бы меня, если б мог. И не одного меня, а всю команду. Человек, прикованный к мачте, вряд ли думает так, как я.
Он захохотал и пошел прочь. Белые обрывки, которые когда-то были одеждой Сунь На, он бросил Саню и крикнул:
— Запах еще остался! Запах женщины и запах смерти.
Сань сложил обрывки и спрятал под кофтой. Теперь у него была кость умершего мужчины и грязная тряпица от последнего страшного часа в жизни молодой женщины. Никогда на него не давило такое тяжкое бремя.
Го Сы не говорил о случившемся. Сань все больше готовился к тому, что они никогда не доберутся туда, где кончается море и берет начало нечто другое, неведомое. Порой ему снилось, что некто безликий отскабливает его кости от кожи и плоти, бросая ошметки большим птицам. Просыпался он по-прежнему прикованным к мачте. И после кошмарного сна ощущал это как избавление.