Несколько часов спустя прибыли посетители, в крытой повозке, под эскортом вооруженных мужчин в форме. Было их трое, все в черном, в высоких шляпах, все осторожно ступали по каменистой земле. Позади каждого — негр с зонтом, защищающим от солнца. Слуги-негры тоже в униформе. Сань и Го Сы как раз устанавливали заряды, когда явились посетители, отступившие подальше, меж тем как братья подожгли запальные шнуры и крикнули, чтобы корзины спускали вниз.
После взрыва один из господ в черном подошел к Саню, желая с ним поговорить. Рядом стоял китаец-переводчик. Сань увидел перед собой голубые глаза, дружелюбное лицо. Вопросы следовали один за другим, и голоса этот человек не повышал.
— Как вас зовут? Давно ли вы здесь?
— Сань. Один год.
— У вас опасная работа.
— Я делаю то, что велят.
Человек кивнул. Потом достал из кармана несколько монет, дал Саню:
— Поделитесь с вашим напарником по корзинам.
— Это мой брат Го Сы.
На миг человек словно бы огорчился:
— Брат?
— Да.
— На той же опасной работе?
— Да.
Тот задумчиво кивнул и дал Саню еще несколько монет. Потом отвернулся и пошел прочь. Сань подумал, что несколько коротких мгновений, когда человек в черном задавал ему вопросы, он был совершенно реальным. А теперь снова стал безымянным китайцем с киркой.
Когда повозка с тремя визитерами уехала, Я.А. спешился и потребовал у Саня полученные монеты.
— Золотые доллары, — сказал он. — Зачем они тебе?
Он спрятал деньги себе в карман и снова вскочил в седло.
— В гору, — сказал он, показывая на корзины. — Если б ты не сбежал, я, может, и оставил бы тебе деньги.
Сань горел ненавистью, которую едва мог сдержать. Наверно, в конце концов ему придется взорвать себя и этого ненавистного босса?
Работа в горе продолжалась. Осень шла к концу, ночи становились холоднее. И случилось то, чего Сань боялся. Го Сы захворал. Однажды утром проснулся от боли в животе. Едва успел выскочить из палатки и спустить штаны, как из него полило.
Поскольку остальные опасались, что его желудочная хворь перекинется и на них, его оставили в палатке одного. Сань приходил, поил его водой, а старый негр по имени Хосс смачивал ему лоб и убирал водянистую жижу, вытекавшую из него. Хосс так давно ходил за больными, что его словно бы ни одна хворь не брала. У него была всего одна рука, вторую он потерял в горе, когда каменная глыба едва не раздавила его. Единственной своей рукой он обмывал лоб Го Сы, дожидаясь, когда китаец умрет.
Внезапно у входа в палатку возник грозный босс. С отвращением взглянул на больного, лежащего в собственных испражнениях, и сказал:
— Ты собираешься подохнуть или нет?
Го Сы попытался сесть, но не смог.
— Мне нужна палатка, — продолжал Я.А. — Почему китайцы всегда помирают так долго?
В тот же вечер Хосс передал Саню слова босса. Они стояли возле палатки, где лежал и бредил Го Сы. В ужасе кричал, что кто-то идет по пустыне. Хосс пытался успокоить его. Он много раз сидел у смертного одра и знал, что такие видения — обычное дело у тех, кто скоро умрет. Странник приходил из пустыни за умирающим. Отец, бог, друг или жена.
Хосс сидел подле китайца, даже имени которого не знал. Да и не хотел знать. Тот, кому суждено умереть, в имени не нуждается.
Го Сы уходил. Сань ждал в полном отчаянии.
Дни делались все короче. Осень вот-вот сменится зимой.
Но случилось чудо — Го Сы выздоровел. Медленно, очень медленно, ни Сань, ни Хосс не смели поверить, однако как-то утром Го Сы поднялся на ноги. Смерть покинула его тело, не забрала его с собой.
В этот миг Сань твердо решил, что в один прекрасный день оба они вернутся в Китай. Что ни говори, их дом там, а не в пустыне.
Они выдюжат свой срок в горе, до того дня, когда исполнят рабский контракт и смогут делать что захотят. Вытерпят все мучения, каким их подвергают Я.А. и другие боссы. Даже Ван, который утверждал, что они его собственность, не сможет отменить это решение.
От болезней и несчастных случаев Сань никак не мог уберечь братьев. Но все эти годы старался оберегать Го Сы. Коли смерть на сей раз отпустила брата, вряд ли она сделает это снова.
Они опять работали в горе, долбили и взрывали проходы и туннели. Видели, как одних товарищей кромсал на куски коварный нитроглицерин, как другие кончали самоубийством или не выдерживали болезней, которые шли вслед за рельсами. Тень Я.А. неотступной мрачной угрозой нависала над их существованием, как тяжелая исполинская длань. Однажды он застрелил рабочего, который вызвал его недовольство, а не то заставлял слабых и больных выполнять самую опасную работу, просто чтобы от них избавиться.
Сань всегда прятался, когда Я.А. находился неподалеку. Ненависть, какую он питал к этому человеку, давала ему силы терпеть. Никогда он не простит Я.А. пренебрежение, какое тот выказал, когда Го Сы боролся со смертью.
Ведь это куда хуже битья, куда хуже всего, что можно себе представить.
Примерно через два года Ван прекратил свои визиты. И однажды до Саня дошел слух, что Вана якобы застрелил во время карточной игры какой-то человек, обвинивший его в шулерстве. Так ли, нет ли, Саню выяснить не удалось. Но Ван больше не приезжал. И еще через полгода он таки рискнул поверить, что это правда.
Ван умер.
Долго ли, коротко ли — их срок на строительстве подошел к концу, и они могли покинуть его как свободные люди. Все время, когда не работал и не спал, Сань пытался разузнать, как им вернуться в Кантон. Естественно было бы идти назад, на запад, в тот город, где они когда-то сошли с корабля. Но за несколько месяцев до освобождения Сань узнал, что белый человек по имени Сэмюэл Ачесон поведет обоз фургонов на восток. Ему нужен слуга, который будет готовить еду и стирать одежду, вдобавок он заплатит за работу. Ачесон сколотил состояние, старательствуя на Юконе, и сейчас собирался пересечь континент, чтобы проведать в Нью-Йорке сестру, единственную свою родственницу.
Ачесон согласился взять с собой Саня и Го Сы. Они не пожалеют, что отправились с ним. Сэмюэл Ачесон хорошо относился к людям независимо от цвета кожи.
Пересечь континент, одолеть бесконечные равнины и горы потребовало больше времени, чем предполагал Ачесон. Дважды он заболевал, и в течение нескольких месяцев обоз не трогался с места. Мучили Ачесона не телесные недуги, у него помрачался дух, и он прятался в палатке, пока тяжелая депрессия не отступала. Дважды в день Сань приносил в палатку еду и видел, как он лежит на койке, отвернувшись от мира.
Но оба раза Ачесон поправлялся, меланхолия оставила его, и долгое странствие продолжилось. Имея возможность путешествовать по железной дороге, Ачесон предпочел медлительных волов и неудобные фургоны.