Сейчас, в самолете на пути в Хельсинки, она думала, что все случившееся в тот раз было затяжным страхом. На краткий миг она ощутила себя участницей порыва, который, быть может, способен сдвинуть земную ось. Но в остальном только изнывала от страха.
Надо будет спросить у Карин. Интересно, она тоже боялась? Китайский рай, о котором она мечтала, — самое подходящее место, чтобы получить ответ на этот вопрос. Возможно, вообще удастся лучше понять то, что составляло тогда смысл ее существования?
Она встрепенулась, когда самолет пошел на посадку в Хельсинки. Шасси коснулось бетонной полосы — через два часа отлет в Пекин. Биргитта села на диван под старинным самолетом, подвешенным к потолку в зале отлетов. В Хельсинки было холодно. За большим окном, выходящим на ВПП, она видела клубы дыхания наземного персонала. Вспомнился последний разговор с Виви Сундберг, состоявшийся несколько дней назад. Биргитта спросила, есть ли у них фото, распечатанные с пленки из камеры наблюдения. Распечатки были, и Виви даже не поинтересовалась зачем, когда Биргитта попросила прислать ей портрет китайца. На другой день увеличенный снимок лежал в ее почтовом ящике. А сейчас находился в сумке. Она достала фото из конверта.
Среди миллиарда людей есть и ты, думала Биргитта. Но я никогда тебя не найду. Никогда не узнаю, кто ты. Назвался ли подлинным именем. А главное, не узнаю, что ты делал.
Она медленно пошла к выходу на пекинский рейс. Там уже собирались ожидающие пассажиры. Половина — китайцы. Здесь начинается кусочек Азии, подумалось ей. В аэропортах границы сдвигаются — становятся ближе и в то же время остаются далеко.
В самолете у нее было место 22С. Рядом сидел смуглый мужчина, сотрудник одной из британских фирм в китайской столице.
Они дружелюбно перекинулись словечком-другим. Однако ни он, ни она не имели намерения углубляться в беседу. Биргитта уютно устроилась под своим пледом и ощутила, что лихорадочное возбуждение сменилось другим чувством: кажется, она отправилась в путешествие, не подготовившись как следует. Что, собственно, она будет делать в Пекине? Бродить по улицам, смотреть на людей и посещать музеи? Карин Виман, скорее всего, не сможет уделить ей много времени. Н-да, в ней явно уцелело кое-что от неуверенной бунтарки.
В этом путешествии я должна увидеть самое себя, думала она. Я не собираюсь заниматься бессмысленными поисками китайца, который сорвал с бумажного фонаря красную ленточку, а затем предположительно убил девятнадцать человек. Я начала соединять свободные концы нитей, составляющих жизнь человека.
Примерно к середине семичасового перелета она стала смотреть на свое путешествие с надеждой. Выпила несколько бокальчиков вина, съела поданный обед и все нетерпеливее ждала прибытия.
Однако получилось не так, как она себе представляла. Как только они вошли в воздушное пространство Китая, капитан сообщил, что из-за песчаной бури посадка в Пекине невозможна. Они сядут в Тайюане и дождутся улучшения погодных условий. После посадки их доставили на автобусе в холодный зал ожидания, где сидели молчаливые закутанные китайцы. Из-за разницы во времени навалились усталость и легкое недоумение: каково же первое впечатление от Китая? Ландшафт укрыт снегом, аэродром окружен холмами, на близлежащей дороге — автобусы и запряженные волами повозки.
Спустя два часа песчаная буря в Пекине утихла. Самолет взлетел и вскоре снова совершил посадку. Когда Биргитта Руслин миновала все контрольные посты, она увидела ожидающую Карин.
— Прибытие бунтарки, — сказала Карин. — Добро пожаловать в Пекин!
— Спасибо. Только я еще не осознала, что вправду нахожусь здесь.
— Ты в Срединной империи. Посредине мира. Посредине жизни. Сейчас поедем в гостиницу.
Вечером этого первого дня она стояла на девятнадцатом этаже гостиницы, в номере, который делила с Карин. И с трепетом ожидания смотрела на сверкающий огнями огромный город.
В другом высотном доме в этот же час стоял у окна мужчина, смотрел на те же огни, что и Биргитта Руслин.
В руке он держал красную ленточку. Когда за спиной послышался негромкий стук в дверь, он не спеша обернулся навстречу посетителю, которого с нетерпением ожидал.
В первое пекинское утро Биргитта Руслин вышла из гостиницы рано. Позавтракала она в огромном ресторане вместе с Карин Виман, которая затем поспешила на конференцию, не преминув заметить, что ее ждет масса умных рассуждений о давних императорах, вряд ли представляющих интерес для нормальных людей. Для самой Карин история во многом была живее той реальности, в какой она находилась.
— Когда я была молодой бунтаркой, в те ужасные месяцы весной и летом шестьдесят восьмого, я жила в иллюзии, словно запертая в какой-то религиозной секте. Потом я обратилась к истории, которая не могла мне навредить. И возможно, скоро буду готова жить в той же реальности, что и ты.
Биргитта Руслин не сумела сразу разобраться, что в ее словах правда, а что ирония. И когда после завтрака оделась потеплее, чтобы рискнуть выйти в угрюмый сухой холодище, слова Карин по-прежнему звучали в ушах. Может, они справедливы и для нее?
Молодая дама-администратор, очень красивая и достаточно бегло говорившая по-английски, вручила ей карту города. В мозгу всплыла фраза: «Нынешний подъем крестьянского движения — огромное событие». Эта цитата из Мао постоянно возникала в бурных дебатах той весной, в 1968-м. Ультралевое движение, затянувшее ее и Карин, утверждало, что мысли Мао, или цитаты, собранные в маленькой красной книжечке, суть единственные доводы, пригодные на все случаи жизни — выбираешь ли, что съесть на обед, или обсуждаешь, как убедить шведский рабочий класс, что он подкуплен капиталистами и их приспешниками социал-демократами, и заставить его осознать свою историческую миссию, сиречь взяться за оружие. Она даже помнила имя проповедника: Готтфред Аппель, «Яблочко», как она фамильярно звала его за спиной, только при таких верных друзьях, как Карин Виман.
Нынешний подъем крестьянского движения — огромное событие. Эти слова эхом отдавались в мозгу, когда она вышла из гостиницы, где у входа стояли на страже безмолвные и очень молодые парни в зеленом. Широкая многополосная улица. Повсюду автомобили, велосипедов почти не видно. По сторонам магистрали — большие банковские комплексы и книжный магазин в целых пять этажей. Возле магазина — люди с большими пластиковыми мешками, полными бутылок воды. Уже через несколько шагов у Биргитты защекотало в горле и носу от загрязненного воздуха, а во рту возник металлический привкус. Там, где зданий еще не было, тянулись ввысь стрелы высоких строительных кранов. Она попала в город, охваченный суматохой огромных преобразований.
Одинокий мужчина, тянувший тележку, на которой громоздилось что-то вроде пустых куриных клеток, словно бы очутился здесь по ошибке, пришелец из другого времени. В остальном все как в любом другом городе на свете. Земная ось крутится теперь с помощью механики, подумала она. В юности я мысленно представляла себе бесконечную сутолоку — китайцы в одинаковых куртках на вате, с кирками и лопатами, в окружении красных флагов и хоров, скандирующих лозунги, срывают горы, превращая их в плодородные поля. Сутолока до сих пор существует. Но по крайней мере здесь, в Пекине, на той улице, где я сейчас стою, люди одеты по-другому и в руках у них отнюдь не кирки и лопаты. Они даже ездят не на велосипедах, а в автомобилях, и женщины идут по тротуарам в элегантной обуви на высоких каблуках.