– Ден, отпусти меня, – тихо сказала я. – Я закончу начатое, а потом делай, что хочешь.
– Встречное предложение. Ты претворяешь в жизнь мои мечты, а потом уходишь.
– Пожалуйста, не сейчас.
– Сейчас, сладкая, сейчас. Я имею право на маленькую компенсацию. Выбора у тебя нет. Ты можешь упрямиться, но я все равно получу свое, с той только разницей, что никакого соглашения в этом случае не будет. Ты останешься здесь, а твой парень и старик отойдут в мир иной. Но если ты будешь ласкова, если сможешь убедить меня, что соглашение того стоило… так и быть, отправишься по своим делам. Не буду врать, что разлука наша затянется надолго, но несколько дней, так и быть, дам. Но ты должна очень постараться. – Он выпрямился и теперь стоял в нескольких шагах от меня. – Пора начинать. Ты ведь хочешь уйти поскорее.
Сжавшись в комок, я смотрела в одну точку, куда-то ему под ноги. Когда насилуют, ты хотя бы можешь сопротивляться или просто орать. И никто не требует, чтобы ты изображала любовь к тому, кого ненавидишь. Хватит жалеть себя. Не впервой, справишься. Как в известном анекдоте: закрой глаза и думай об Англии.
– Давай, давай, сладкая, – засмеялся Ден.
Чокнутый сукин сын с дурными фантазиями. Почему бы ему просто не пристрелить меня? Почему я сама тогда его недобила? Я сползла с кресла, опустилась на колени и прижалась щекой к руке Дена…
– Вот так-то лучше, – вздохнул он.
Жалюзи были опущены, огоньки свечей на полу подрагивали, предметы отбрасывали странные тени. Я лежала, чувствуя дыхание Дена, его руку на своей груди, и пыталась отгадать, сколько прошло времени. Мне казалось, сутки, не меньше. Время относительно. Если ты в объятиях любимого, оно проходит слишком быстро, а если жаришься на сковородке, длится бесконечно. Я прислушивалась к его дыханию, спокойному, ровному, и решила, что он уснул. Приподнялась, осторожно сняв его руку, тут же раздался смешок за спиной:
– Куда собралась?
– Хочу выпить воды.
Он сел в кровати, обнял меня и прижал к груди, губы его касались моего уха.
– Торопишься уйти?
– Нет.
– А тебе не хочется остаться? Навсегда?
– Ты обещал, – с трудом сдерживаясь, прошептала я, пыталась справиться со слезами, но они катились из глаз, и дышать становилось все труднее. Глупая бабья жалость к себе, к своему истерзанному телу… Нельзя раскисать сейчас, иначе выходит, что все было впустую… просто не думать. Тело всего лишь одежда, ее можно снять, бросить, выстирать, наконец. А жизнь – иллюзия. Только сон, сейчас один на двоих. А потом я проснусь, и Дена не окажется рядом…
– Я бы забыл все, что было раньше, – зашептал он. – Я бы мог тебя простить. Но ты, чертова кукла… – Он внезапно замолчал, глубоко вздохнул и сказал мне в ухо: – Я подожду. Я терпеливый. – Он легко поднялся и теперь стоял в трех шагах от меня. – Ты можешь идти. Вижу, как тебе неймется. Тебе же любимого спасать надо. Это так благородно… – Он подхватил халат, лежавший на полу, оделся и стал двигать одну из свечей ногой. Взад-вперед. – А чего сразу девчонку папаше не сдала? Догадываешься, что тебя разводят? Но помощи у меня, конечно, не попросишь. А зря. Я бы охотно помог… Значит, так, – отрезал он. – Пока ты носишься по городу, выясняя, кто и с какой целью тебе мозги пудрит, девчонка побудет у меня. – Я вскинула голову, а он усмехнулся: – Это гарантия, что ты вдруг не сорвешься в бега. Надоело мне за тобой гоняться и волком выть по ночам. Кстати, это разумно во всех отношениях. Виссариону не придется рисковать, и до девки здесь никто не доберется. А там может, в твоих мозгах малость прояснится, и ты поймешь, что я тебе совсем не враг. Сдадим девицу папаше, и твой парень сможет наслаждаться жизнью, но без тебя… Ко мне сама ее приведешь. Нет – пеняй на себя. – Он направился в ванную, открыл дверь и тогда сказал: – Бонус за старательность: Стас год назад занял место твоего дружка Ника. Он человек Матвеева, который был в твоем расстрельном списке. Пока Ник здравствовал, ничем особо себя не проявлял. А вот когда вакансия освободилась…
Ден скрылся в ванной, а я принялась торопливо одеваться, очень надеясь покинуть комнату до того, как он вернется. Милейшие псы лежали в коридоре возле двери в спальню. Завидев меня, поднялись и теперь поглядывали, склонив голову набок, один зеркальное отражение другого.
– Как дела, людоеды? – сказала я. Из смежной комнаты тут же появился Макс.
– На свободу с чистой совестью, – заметил весело, цыкнул на собак и кивнул мне: – Идем, провожу. Чего ж в тебе такого особенного, что у него каждый раз крышу сносит? – сказал с ухмылкой, а я двинула ему кулаком в лицо.
– Извини, долго сдерживалась.
Собачки рванули вперед, а я прижалась к стене. Оскаленные морды маячили возле моей физиономии.
– Спокойно, – придержал их Макс, псы замерли, одна из тварей устроила лапы на моей груди. – Постой так немного, – сказал мне Макс. – Пока кровь не остановится, – зажал нос ладонью и запрокинул голову. Дверь спальни открылась, и показался Ден.
– Ко мне, – приказал собакам. Виляя обрубками хвостов, они припустились к хозяину. – Макс, башку оторву за такие шутки, – сказал Ден ворчливо.
– Твоя девка мне нос разбила.
– Подумаешь, нос. Она мне душу наизнанку вывернула. И ничего, терплю. – Он захлопнул дверь, а мы отправились дальше по коридору.
– Интересно, кто из вас кого доконает? Лично я ставлю на тебя. Впрочем, шансы примерно равные.
Я показала ему средний палец, а через десять минут уже стояла на улице. В городском беззвездном небе плавала луна. Я подняла голову и потихоньку завыла. А потом рассмеялась. До того это было по-дурацки.
На этот раз заходить в «Бабочку» я не стала, уверенная, что Виссарион сейчас в своей квартире. Вошла в подъезд. На первом этаже только жилище Виссариона, квартира под номером один. Я позвонила и стала ждать, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Дверь открыла Наташка.
– Юлька, ты? – вытаращила она глаза. – Откуда? А я думала…
– Где Виссарион? – испуганно спросила я.
– В кухне. Кой-то черт его на антресоли погнало, приложился башкой, свалившись с лестницы. В его возрасте не по антресолям лазить, а ходить с палкой надо, чтоб не навернуться.
Не обращая внимания на Натаху, я влетела в кухню. Виссарион сидел за столом, прижимая к голове мешочек со льдом.
– Прости, – вздохнул он покаянно, увидев меня, и напустился на Наташку: – А ты иди отсюда, тараторка. И о том, что Юльку видела, никому ни слова.
– А то я, дура, не понимаю, – всплеснула она огромными ручищами. – А за что простить? – насторожилась Наташка и, не дождавшись ответа, плюнула в досаде: – Задолбали вы своими тайнами… Выходит, ты, старый дурак, не с антресолей свалился, а опять по башке получил. Учат дурака, учат…
– Изыди, – рявкнул Виссарион, забыв про то, что гнев – признак слабости, и запустил в Натаху чашкой. Она ловко увернулась и в праведном негодовании покинула квартиру.