— Оставь мне вино, — попросила чужая женщина. — А ты пей свой любимый виски.
Он поставил бутылку на стол. Посмотрел на виски, но взял коньяк в хрустальном графине.
— Сегодня ровно восемнадцать лет… — Светлана усмехнулась. — Ровно восемнадцать лет, как ты сделал мне предложение. Но сегодня ты об этом забыл.
— Я не забыл, — соврал Алексей, — просто не думал, что ты захочешь видеть меня.
Сидящая напротив женщина промолчала. А потом выпила вино, делая мелкие глотки.
Дальский наполнил рюмку темным золотом, пригубил, чтобы почувствовать, как коньяк разогревает десны, а потом осушил рюмку залпом.
Светлана Валерьевна смотрела на него неотрывно, а он не нашелся, что сказать, и потому ляпнул:
— Сегодня акции «Росинтерна» выросли на три процента.
— А-а, — отмахнулась жена Потапова, — завтра упадут на десять. Что с того? Ты помнишь тот день?
Она спешила произнести эту главную фразу.
Алексей кивнул и после паузы сказал негромко:
— Помню. Я приехал из Карелии, привез матери убитого мною дикого гуся, думая, что и чувство мое такое же ощипанное, а получилось…
Только сейчас Дальский заметил, что Светлана Валерьевна красива. Но почему он заметил это лишь сейчас? Не потому ли, что дал себе, да и не только себе, слово — не приближаться к чужой жене? Даже не приближаться, но и вообще не подходить. А может, заметил, только когда Светлана посмотрела на него грустными глазами и улыбнулась чуть-чуть… едва-едва…
Она старше его, Дальского, на четыре года, то есть ей сорок, но выглядит едва ли на тридцать. У нее пепельные волосы и стройная фигура, чем-то жена Потапова напоминает Нину…
— Я тогда смотрела в окно и видела, как ты бежишь через проспект Полярных Зорь. Было начало октября, а снег шел вовсю. Потом ты стал перешагивать через сугроб на обочине, провалился по колено… вбежал в арку нашего дома… Я решила, что ты передумаешь и повернешь обратно. Однако раздался звонок в дверь. Я крикнула родителям, что пришел Максим Потапов. Потом добавила: «Не впускайте его!» И заплакала. Но они открыли. Ты вошел с букетом роз. Твои туфли промокли насквозь, а брючина была в снегу…
Алексей не хотел знать подробности чужой жизни и предложил:
— Давай еще выпьем!
Светлана Валерьевна взяла со стола маленький колокольчик, который до сих пор весьма удачно скрывался за вазочкой с черной икрой, и потрясла им. Тут же в столовую вошел молодой человек в белой рубашке, и жена Потапова приказала ему:
— Мне, пожалуйста, фуагра, порт салют и кусочек лотарингского пирога.
Молодой человек положил ей на тарелку паштет и сыр, а на другую пирог. После чего наполнил бокал вином.
— Что хоть пьем? — поинтересовался Дальский.
Официант выпрямился, обернулся к хозяину и ответил с небольшим поклоном:
— «Шато Петрюс» девяносто первого года. А в графине восемнадцатилетний «Реми Мартен».
«Ишь ты, как все устроила! — удивился про себя Алексей. — Восемнадцать лет назад Потапов сделал ей предложение, а сегодня и вино, и коньяк на столе, и наверняка виски тоже — все восемнадцатилетнее».
Молодой человек наполнил тарелку и перед ним, потом осторожно наклонил над рюмкой графин с коньяком. Когда он удалился, Светлана Валерьевна сказала:
— Максим, я тебе благодарна. Но с чувством благодарности невозможно прожить всю жизнь. К тому же, как выяснилось, для тебя три процента в день важнее всего того, чем ты дорожил еще совсем недавно.
Она выпила вино одна.
Дальский успел только бросить вдогонку:
— За тот день!
И поспешил опустошить свою рюмку. А потом закусил каким-то трюфелем, похожим на сморщенную черную грушу.
Свечи в подсвечниках пылали. Одна из них, стоящая перед женой Потапова, оплывала так быстро, что вскоре стала сгибаться. Светлана снова потрясла серебряным колокольчиком и спокойно приказала вошедшему снова официанту:
— Уберите свечи со стола и включите свет!
Воспоминаний больше не было.
Дальский потягивал дорогой коньяк, закусывая благородную горечь бужениной. Светлана Валерьевна допила вино, выкурила сигарету и после этого поднялась.
Алексей, едва сдерживаясь, чтобы не встать вместе с ней, откинулся на спинку стула.
— Прости, что не провожаю.
Снова появился молодой человек в белой рубашке, чтобы убрать тарелки.
— Ты женат? — спросил у него Дальский.
— Есть девушка. Мы хотим подать заявление.
— Хорошее дело, не тяните с ним. Свадьбу вашу я оплачу. Только напомните мне.
Легко быть щедрым, если это не стоит тебе ни копейки.
Жена Потапова как раз проходила мимо.
— А подарок на свадьбу с меня, — кивнула она.
Прошла неделя. Каждый день утром Дальский выезжал по делам Потапова. Сидел в офисе, который занимал огромное современное здание со стенами из синего стекла, в кабинете, иногда решал какие-то вопросы, которые до него уже решили специально обученные люди, — к нему приходили лишь за утверждением. Поприсутствовал на заседании Совета директоров. Слушал обращенные к нему доклады, кивал головой, а когда спрашивали его совета, отвечал: «Вопрос — не принципиальный. В конце концов, вы все получаете приличное жалованье как раз за то, чтобы у меня не болела голова из-за таких пустяков».
Как-то он зашел в огромную служебную столовую и встал в общую очередь, зная, что пару раз так поступал и сам Потапов. Но люди все равно напряглись и пытались пропустить его вперед. Но он достоял честно, а потом сидел один за столом, поглощая густой борщ и котлету по-киевски. Когда заканчивал трапезу, на стул рядом опустилась девушка, поставив перед собой какой-то салатик. В огромном зале сразу стало тихо.
— Максим Михайлович, я из финансового департамента, из отдела внутреннего аудита, — едва слышно заговорила незнакомка. — У меня больная мать, я попросила материальную помощь, чтобы оплатить операцию, но мне было отказано.
— Как фамилия начальника?
— Петров, — почти шепотом произнесла девушка.
Дальский вынул из пластиковой салфетницы мягкий прямоугольничек, достал из внутреннего кармана ручку «Монблан» с золотым пером и написал на салфетке: «Петров, давайте поможем!» И поставил подпись Потапова.
Подделывать подпись олигарха он научился. А все остальное — не важно. Главное, что это произошло на глазах у всех. Протянул салфетку с резолюцией девушке, и та сразу стала пунцовой. Алексей поднялся, он не хотел видеть, как просительница закусила дрожащие губы, чтобы не расплакаться. Сказал негромко:
— Приятного аппетита. А маме вашей — успешной операции.