Мореславлев, не поднимаясь со стула, отбросил в сторону руку и начал декламировать:
Я волком бы выгрыз бюрократизм!
К мандатам…
Тут народный артист заметил, что заслуженный уже во второй раз наливает себе шампанское, и умолк. Тут же осушил свой бокал, снова наполнил его и взял с тарелки бутерброд с красной икрой.
— А я последние годы только на детских елках и зарабатывал, — честно признался Карнович. — В прошлом году отказали, правда. Ни Дедом Морозом не взяли, ни даже волком. Якобы за старые грешки.
— Это когда ты на детском утреннике приставал к Снегурочке и елку завалил? — вспомнил Буйносов. — Или наоборот: приставал к елке и завалил Снегурку?
— С кем не бывает, — усмехнулся Мореславлев. — Мне, например, в шестьдесят седьмом году выпала честь исполнять роль Феликса Эдмундовича Дзержинского. А там у меня была такая фраза: «Весь ЦК партии левых эсеров надо поставить к стенке!» А я молодой был, горячий, как заору: «Все ЦК…» Понял, что ошибся, и решил поправиться, ору еще громче: «Весь ЦК КПСС надо расстрелять!» Так хорошо крикнул, но зрители не то что не аплодировали, а боялись пошевелиться и даже дышать. Вероятно, всем показалось, что прямо сейчас их начнут расстреливать из пулеметов. Спектакль этот сняли, а заодно директора театра, а также художественного руководителя, главного режиссера и завлита. Автора пьесы и вовсе посадить хотели. А меня на месяц отстранили от всех ролей. Потом все же восстановили, потому что, повторяю, меня любила супруга одного из членов Политбюро ЦК. А так бы играл каких-нибудь зайчиков в детском театре или волков на новогодних утренниках. Одно счастье было бы в жизни — затащить Снегурочку под елку…
— Кстати, — поспешил перевести разговор на другую тему Буйносов, — а где Дальский?
— В Сибири, — ответил Карнович, — деньги на чесах гребет.
— А я с Дальским-старшим учился на одном курсе, — вспомнил народный артист. — Талантливый парень был. Лехой его звали. Потом он в нашем театре служил. Я даже завидовал ему… то есть это он мне немного завидовал, потому что меня любила…
— Ой, а мне вчера звонила жена Дальского, — вспомнила молчавшая до сего момента Лика. — Сказала, что Алексей ворвался в ее квартиру с толпой бандитов, которые устроили погром, причем пострадали посторонние люди. Теперь эти люди лежат в больнице, у них не открывается рот, и праздник для них не праздник…
— Раз ты посторонний, то и нечего тебе шампанское пить, — заметил Мореславлев, подставляя свой бокал.
Карнович налил народному артисту и обернулся к своей девушке:
— И чего еще Нинка наплела?
— Сказала, что Дальский стал вором в законе.
— Да-а, — вздохнул Мореславлев, — одним талантом сыт не будешь. В наше время, чтобы жить хорошо, надо вести себя плохо.
— Алексей и в самом деле в Москве, — вспомнил Карнович. — Может, заскочит к нам по старой памяти?
— Я, пожалуй, пойду, — быстро произнес Буйносов.
Заслуженный удалился, да и народный засиживаться не стал. Вылил в свой бокал остатки шампанского, выпил, сказал, что Карновича ждет великое будущее, поцеловал ручку Лике и шмыгнул в дверь.
— Теперь домой? — спросила подруга Карновича.
— Куда ж еще…
Они спустились к служебному входу.
— Поспешите! — поторопила их вахтерша Сима. — А то Новый год прошляпите!
Карнович вручил ей пару из своих букетов и поинтересовался:
— А вы почему не дома?
— Мой дом здесь, — ответила старушка. И добавила: — А вас дожидаются…
Вадим с Ликой, выходя уже на улицу, даже понять не успели, о чем это она, и тут же к ним шагнул крепкий парень.
— Господин Карнович?
Вадик растерялся, потому что углядел за спиной незнакомца большой автомобиль. Лика смело заслонила любимого своим телом.
— Что вы хотите?
— Мне поручили сопроводить вас на празднование Нового года. Прошу в машину.
— Но у меня другие планы! — попытался воспротивиться Карнович. — Нас уже в другое место пригласили…
Но и его, и Лику подхватили под руку, подвели к автомобилю, распахнули перед ними дверцу. Из салона пахнуло ароматом роскоши, и Вадим вздохнул:
— Ну, надо, так надо. Если только ненадолго…
А Лике шепнул:
— Может, денег заплатят. Ведь я теперь вроде как звезда.
Они сидели на мягком кожаном диване, перед ними светился плоский экран телевизора и мигали лампочки мини-бара. Тот парень, что встретил их у входа, расположился рядом с водителем, а когда машина тронулась с места, обернулся к ним:
— В автомобильном баре есть коньяк, виски, шампанское и лед. Не стесняйтесь, делайте все, что душа запросит. Вам никто не будет мешать.
И тут же вверх поползла стена из непрозрачного стекла, отделяя салон от водителя и охранника.
— Ничего не понимаю… — пробормотал Карнович.
Лика прижалась губами к его уху и шепотом объяснила:
— А что тут неясного? Та дамочка за тобой свой «Мерседес» прислала. Не знаю только, я-то ей зачем?
— Не бедная дамочка, видать, — ответил Вадим. Открыл дверцу бара и, увидев его содержимое, присвистнул: — Точно, богатая тетка попалась!
— Тоже, видать, супруга члена какого-нибудь политбюро.
— «Вдова Клико»! — восхитился Карнович. — Я только в книжках читал о таком шампанском.
Бутылку открыли, сделали по глотку прямо из горлышка. Потом Карнович достал бокал и наполнил его. Пили из него по очереди. Но все равно бутылку допить не успели — автомобиль остановился. Лика посмотрела за окно:
— Ресторан какой-то.
У дверей их встретил учтивый молодой человек в смокинге. Пиджак был расстегнут, иначе смешно смотрелся бы на квадратном торсе. Парень провел их через вестибюль к пустой гардеробной стойке. Лика разглядывала белый мраморный пол и картины на стенах. Вадим помог девушке стянуть старенькое пальтецо, положил его на стойку и спросил:
— А что, у вас сегодня — никого?
— Сегодня ваш праздник, господин Карнович, — ответил учтивый молодой человек.
Их провели в зал, посреди которого стоял всего один стол, уставленный яствами. У входа сопровождающий попрощался и пожелал счастливого Нового года. Карнович посмотрел на стол, наконец увидел, что за ним сидит некто величественный, и вздохнул, не зная, что сказать этому человеку. Взял под руку Лику и шагнул навстречу неизвестности.
— Ты что такой напряженный, Вадим? — прозвучал знакомый голос.
Карнович вгляделся и оторопел: за столом сидел Леша Дальский, едва похожий на себя прежнего.
О заведении Германа Владимировича Дальский вспомнил в последний момент. Поинтересовался о судьбе ресторана у нового главного хранителя своего тела.