"В Турции может быть только один султан, и, как правильно сказала Сайра, он должен быть сильным. Старый больной старик, которому исполнилось уже шестьдесят пять, не годится. Поэтому через несколько дней я приеду на могилу святого воина Аюба к надену его меч, символизирующий верховную власть в династии Османов. А Баязет вместе с тремя кадинами отправится в тихий дворец на море, где в славе и довольстве доживет свои дни».
Младшие братья Селима, пока он боролся с Ахмедом, весьма кстати один за другим умерли естественной смертью. Теперь ему никто не мог помешать, он станет султаном, а после него у руля окрепшей империи встанет его сын Сулейман.
Селим любовался размытыми, неяркими оттенками на небе, предвестниками раннего рассвета, как вдруг услышал позади беспокойный вопрос Сайры:
— Опять (золи, мой господин? Он кивнул.
— Ты принимаешь лекарство, прописанное тебе лекарем?
— От него мне становится только хуже, любимая. Оно приглушает боль, но и затуманивает разум. На меня наваливается сонливость. А если придется выбирать между болью и слабоумием, я выберу боль. Стоит мне только на мгновение показать свою слабость, как этим тут же воспользуются негодяи, таящиеся до поры в тени, но в любую минуту готовые обрушиться на великую династию Османов.
Сайра вздохнула и промолчала. Селиму явно становилось хуже. В последнее время участившиеся приступы стали сопровождаться вспышками сильного раздражения.
Солнце окрасило багрянцем крыши домов, и принц покинул покои своей бас-кадины, дабы сделать все необходимые приготовления к коронации.
Принц Селим надел меч Аюба ветреным весенним утром. Сделано все было поспешно и без принятых в подобных случаях пышных церемоний. Он выехал из дворца в черных одеждах — траур по братьям, — которые оживлялись лишь пером белой цапли в тюрбане. У могилы святого воина его ждали дервиши Мевлеви, представители религиозного ордена, поддерживавшего династию Османов почти с начала ее основания.
Нового султана народу, по традиции, всегда представляли Мевлеви. Вот и сегодня Селим велел им спешно собраться. Они нерешительно мялись в ожидании его прибытия — не хотели провозглашать принца султаном при живом Баязете. Вскоре Селиму надоело стоять и ждать, пока они вдоволь между собой нашепчутся, и, вспомнив о словах своей бас-кадины, обращаясь к старшине собравшихся дервишей, он довольно резко произнес:
— Пока вы болтаете тут, словно базарные бабы, враждебные нам северные племена уже обступили наши границы. Турции нужен сильный правитель. Вам прекрасно известно, в каком состоянии находится мой отец. Что мне сделать для того, чтобы у вас была совесть чиста? Убить его? Если за спасение Турции Аллах повелит заплатить эту цену, будь по-вашему. Но убейте его вы, ибо я сам и пальцем отца не трону. Но султаном все равно буду!
Старшина дервишей поражение уставился на Селима, затем порывисто схватил его за руку, отвел на возвышение и оттуда провозгласил перед собравшимися толпами, что Аллах пожелал видеть Селима султаном Турции. Затем он передал принцу украшенный драгоценными каменьями меч в серебряных ножнах, который тот надел себе на пояс и на минуту застыл на месте, расправив плечи и давая людям возможность хорошенько рассмотреть их нового повелителя.
Толпа молча взирала на высокого хмурого человека, стоявшего на возвышении. Где-то вдали послышались неуверенные хвалебные возгласы, которые, быстро нарастая, волной понеслись к подножию возвышения и, достигнув его, превратились в мощный многоголосый рев. На губах нового султана Селима мелькнула короткая улыбка, он тут же сошел с возвышения, вскочил на коня и в окружении личной охраны вернулся в столицу.
В воротах дворца возбужденные янычары встретили его криками:
— Дары! Сделай нам дары!
Пажи, ехавшие в свите принца, запустили руки в сумки и стали швырять в янычаров пригоршнями драгоценностей. Это был смелый и щедрый жест. Командир янычаров Бали-ага хлопнул Селима по плечу, как того требовала традиция, и спросил:
— Сможешь ли ты повести нас, сын Баязета? Намек был прозрачен. Свирепые янычары вот уже несколько лет томились без большого дела и жаждали битв и сражений.
— Я поведу вас, — твердо ответил Селим, — и скоро в ваших походных котелках будет греметь золото!
Те, кто находился рядом, рассмеялись, а остальным быстро передали слова султана. Скоро весь двор громыхнул ликующими криками.
— Долгая лета нашему султану Селиму! — крикнул кто-то. Селим пришпорил коня и, рассекая строй солдат, поехал ко дворцу.
В первый год Селим не уезжал воевать. Необходимо было привести в порядок машину государственного управления, которая за время болезни Баязета изрядно разладилась, лично принять многочисленные делегации, желавшие принести дань новому султану и засвидетельствовать ему свое почтение.
Одна из таких делегаций прибыла из Багдада. Селиму было преподнесено сто рулонов парчовой ткани, сто позолоченных корзин с луковицами тюльпанов, сто совершенных розовых жемчужин, и, кроме того, халиф багдадский прислал свою четырнадцатилетнюю сестру.
Узнав заранее о том, каковы будут дары от халифа. Сайра предложила султану, чтобы он отдал девушку своему старшему сыну, Сулейману;
— Для тебя она будет всего лишь наложницей, мой господин, но, если ты отдашь се сыну, она однажды станет матерью будущего султана. Тем самым ты окажешь Багдаду большую честь. Нам понадобится дружба халифа, когда мы пойдем воевать против персидского шаха.
Поэтому в глазах Селима зажглись искры живого интереса — возможно, с примесью некоторого сожаления, — когда багдадский посланник помог выйти из усыпанных драгоценными камнями носилок изящной невысокой девушке. Отливавшие медом волосы, карие глаза, бархатные черные ресницы, кремового оттенка кожа… На ней был наряд из всевозможных оттенков розового: шаровары почти алые, а прозрачная вуаль, едва скрывавшая черты ее лица, отливала розово-лиловым.
— Самая младшая и любимая сестра моего господина, о султан всего мира, Гюльбейяр — «весенняя роза».
— Мы признательны халифу за столь трогательное выражение его преданности нам, — ответил Селим. — Но я прожил уже немало зим и легко могу заморозить столь нежный бутон. Поэтому отдаю ее своему старшему сыну и наследнику принцу Сулейману. Как и прекрасная Гюльбейяр, он юн и только вступает в жизнь. Служи ему хорошо, красавица.
Сайра, сидевшая позади султанского трона за решетчатой ширмой, прыснула, увидев изумленное лицо Сулеймана. Между тем члены багдадской делегации, судя по всему, были весьма польщены решением султана.
— Ну? — проворчала рабыня и наперсница Сайры Мариан. — Довольны своими интригами?
— Еще как, — ответила Сайра. — Вчера я говорила с Гюльбейяр. Она мне очень понравилась, хорошая и мягкая девушка. Станет прекрасной кадиной моему сыну.