— Моего согласия не требуется? — устало спросил Максуд.
— Я поэтому и звоню тебе весь вечер, — напомнила Лариса, но тебя больше интересуют твои кузины и кузены, приехавшие из Дагестана, и убитый родственник…
Он бросил трубку. Она опять перезвонила. На восьмом звонке он снова взял трубку.
— Не смей выключать трубку, — закричала Лариса, — нужно быть хоть немного ответственным. Ты ничего не можешь дать своей дочери. Ни денег, ни квартиры, ни приличного приданого. Мы нищие по сравнению с семьей Кирилла. А так хотя бы будет не стыдно, когда мы отдадим им эту квартиру. Она сейчас стоит немалых денег.
— Ты говорила, что они будут здесь жить временно, — сказал Максуд, — а сейчас говоришь, что мы подарим им эту квартиру.
— Конечно, подарим. Это будет наш свадебный подарок, достойный нашей семьи. Она внучка члена-корреспондента и дочь профессора, — гордо заявила Лариса. — Не беспокойся: ты можешь жить потом в этой квартире сколько захочешь. Никто тебя оттуда не выгонит. Но квартиру перепишем на Арину. Пусть она знает, что у нее есть своя собственность. Приятно вступать в новую жизнь, став миллионершей…
«Мещанки, — огорченно подумал Максуд, — и мать, и дочь, и их любимый дедушка. Думают только о материальном. Для них это самое важное».
— Делайте как считаете нужным, — недовольно сказал он.
— И не нужно таким трагическим тоном, — посоветовала Лариса, — у тебя дочь замуж выходит, нужно радоваться. А ты разговариваешь так, словно не рад.
— Рад. Конечно, очень рад, — сказал он, — я устал и пойду спать. Сегодня ты не приедешь?
— Нет. Я останусь у отца.
— Хорошо, до свидания, — он положил трубку, подумав, что даже не пожелал ей «спокойной ночи». И почти сразу перезвонил Майе:
— Можно к тебе приехать?
— Ты говорил, что будешь занят со своими родственниками, — напомнила она.
— Я с ними уже закончил, — ответил Максуд.
— Тогда приезжай, — сразу согласилась она, — ты знаешь, что можешь появляться у меня когда тебе удобно.
— Я знаю, — прошептал он, — и очень это ценю. Приеду через полчаса.
— Хорошо. Я буду ждать. — Ему нравились их отношения. Спокойные, откровенные, искренние, без ненужной фальши и глупой позы.
Через сорок пять минут он звонил ей в дверь. Она открыла. Майя была в светлых брюках, майке с короткими рукавами и смешном фартуке, изображавшем смокинг. Он уловил приятный запах ванили.
— Пытаюсь сделать пирог к твоему приезду, — пояснила она, когда он поцеловал ее в щеку. И побежала на кухню.
Он прошел следом. Уселся на стул, глядя, как она осторожно достает уже готовый пирог из духовки. Ему было приятно на нее смотреть. Ловкая, гибкая, подтянутая и такая родная, близкая. Майя поставила пирог остывать и уселась напротив.
— Кофе будешь? Или лучше чай?
— Ничего, — покачал он головой, — я уже поужинал. Просто посиди со мной, мне будет приятно.
Она улыбнулась. Сняла фартук, повесила его на вешалку, снова уселась напротив.
— Что случилось с твоим дядей? — спросила Майя. — Ты сказал, что его убили?
— Бандиты, — мрачно ответил Намазов, — хотя нет. Это тоже не совсем верно. Они, конечно, бандиты. И он был судьей, которого они не должны были любить. Ведь он олицетворял в их глазах существующую там власть. Но убили не поэтому. Оказывается, наша семья вот уже двадцать лет является кровными врагами семьи Асланхановых. Еще когда наши прапрадеды жили в Закаталах, это на севере Азербайджана. Потом семья моего прадеда переехала. У него было трое сыновей и дочь. Дочь вышла замуж и уехала в Польшу. Она тогда была в составе царской России. А мой дед и его братья остались жить с отцом. Тогда начались разборки в Закаталах и там убили сразу трех родственников Асланхановых. Они решили отомстить. Жена одного из них была кистинка из Грузии. И у нее были братья, которые считали обязательным убивать своих кровников на могилах их жертв. Необязательно виновников, но всех, кто принадлежит к роду кровников. Они похитили моего прадеда и младшего брата моего деда, зарезав их прямо на могилах своих погибших родичей.
— Какой ужас! — вздохнула Майя. — Когда это случилось?
— Уже в двадцатые годы прошлого века, — пояснил Максуд, — и мой дед в это время был молодым секретарем райкома партии. Как ты понимаешь, в те времена идейный коммунист и руководитель райкома должен был показывать пример и не имел права даже говорить о кровной мести. Но они убили его отца и брата. Поэтому он никому и ничего не сказал. Обманул всех и сказал, что хочет уехать в Москву, чтобы учиться дальше. Его освободили от этой должности. Через некоторое время он забрал другого брата и поехал искать убийц своего отца и младшего брата.
— Неужели поехал? — не поверила Майя.
— Поехал, — кивнул Намазов, — ушел с должности и поехал искать убийц. И, видимо, нашел их. Так как оба пропали раз и навсегда. Некоторые говорили, что его младший брат проболтался. Будто убитых они сбросили в пропасть. Но наверняка никто не мог знать.
— И на этом все закончилось?
— Если бы… После войны, когда дед был уже снова первым секретарем, появился убийца, племянник убитых. Он стрелял в моего деда. Не попал, и его схватили. Время было суровое, про кровную месть почти не вспоминали. Покушавшийся ничего не сказал, дед тоже не стал ничего объяснять. Несостоявшемуся убийце дали двадцать пять лет за покушение на представителя советской власти. Говорили, что он умер в Сибири, не перенес такого длительного срока. Тем более по политической статье.
— И оба знали, что это была кровная месть? — с ужасом спросила Майя.
— Знали. И оба молчали. Если бы они рассказали об этом, то нападавший мог получить лет пять или шесть. Но тогда всю его семью выселили бы куда-нибудь в Казахстан или за Урал. Ведь когда говорят о кровной вражде, виновата бывает вся семья, в которой даже подростки могут быть мстителями. С этими семьями советская власть боролась беспощадно. Поэтому оба молчали. Оба проявили своеобразное благородство. Он получил двадцать пять лет, но зато его семья не пострадала.
— И ты так спокойно об этом говоришь.
— На Кавказе свои понятия чести и благородства, — вспомнил Максуд, — рассказывают, что однажды встретились на узкой горной дороге два чеченца из двух враждующих родов. И на двоих у них был один кинжал. Как ты думаешь, что они сделали?
— Выбросили кинжал и начали драться? — предположила Майя.
— Нет. Они начали бить кинжалом друг друга по очереди. Но каждый понимал, что не имеет права сильно ударить, чтобы дать возможность своему противнику нанести ответный удар. Ударов было много, оба истекали кровью, но наносили свои удары и передавали кинжал сопернику.
— И чем это закончилось?
— Они оба погибли, но не нарушили законов чести. Оба потеряли слишком много крови, но не позволили себе нанести удар сильнее соперника. И так они лежали на этой дороге, истекая кровью, пока оба не погибли.