Главное, чтобы среди этих случаев опять не затесался форс-мажор.
– Ну что, Варя, – проводив взглядом скрывшийся за верхушками деревьев вертолет, Дворкин повернулся ко мне, – помочь вам вернуться? И не пытайтесь гордо заявлять «Отнюдь!», барышня, я же вижу – еле на ногах держитесь! Любовь любовью, но без фанатизма, в конце концов! Особой радости Мартину ваш зеленый цвет лица и круги под глазами, поверьте, не доставляют!
– А при чем тут вообще Мартин? Ой!
Это я попыталась удивленно пожать плечами. Забыв о простреленной руке.
И вообще, как-то резко поплохело, повело в сторону. Не подхвати меня вовремя Александр, точно стекла бы на землю.
Но он подхватил. И я на себе ощутила, сколько силы в этом уже немолодом, жилистом, подтянутом дядьке. Я, между прочим, к пушинкам и анорексичкам не отношусь, вполне себе нормальный сорок шестой размер, когда припрет худеть – сорок четвертый.
А Дворкин меня нес к горе, словно пятилетнюю малышку. Ну ладно, шестилетнюю.
Но даже дыхание не сбилось, когда донес! И не вспотел!
Перед входом в гору я отчаянно затрепыхалась.
Ну вот, опять преувеличиваю. Затрепыхалась! Вяло шевельнула плавниками. Нижними.
– Все, спасибо! До своей комнаты я сама дойду!
– Уверены?
– Да! Мне уже лучше!
– Как скажете.
Меня аккуратно поставили на землю и даже отошли на шаг, критически наблюдая за моей попыткой передвигаться самостоятельно и вертикально.
Слегка штормило, но в целом я справилась. Вот тяжеленной входной двери точно бы проиграла по очкам, но Дворкин не позволил мне участвовать в этом поединке, предусмотрительно распахнув передо мной вход в подземелье.
Ну хорошо, хорошо, в спелеолечебницу.
И даже проводил меня до моей комнаты, вызвав по пути врача.
Думаю, не столько из-за моего бледного вида, а в основном из-за проступившей на повязке крови.
– Спасибо вам, Александр, – искренне поблагодарила я этого казавшегося таким мрачным и бесчувственным человека.
Во всяком случае, наша первая встреча с ним была не такой позитивной. Тогда Дворкин просто следил за новыми людьми, появившимися на подконтрольной ему территории. И первое время после того, как мы переехали в новый дом, его здоровенный черный джип иногда стоял неподалеку от нашего двора. Больше всего меня раздражали постоянно нацепленные на нос соглядатая черные очки. Да и его каменная, неподвижная физиономия симпатии не вызывала.
Цепной пес Кульчицкого, в общем.
Но оказалось, что в этом сравнении ничего плохого нет. Дворкин действительно был предан хозяину как пес. И это была не подобострастная преданность, а преданность друга.
Надежного и верного.
Рядом с которым все, кто попадал под его опеку, чувствовали себя защищенными.
– Не за что, Варя, – кивнул Дворкин. – Сейчас придет врач, займется вашей рукой. А где-то через час жду вас в столовой.
– А что, вы и поваров захватили?
– Нет, конечно. Но запас полуфабрикатов, с которыми справится любой человек, у нас имеется. Так что изысканных блюд не ждите, но голодными точно не останетесь. Кстати, у меня к вам просьба – возьмите, пожалуйста, шефство над Моникой. Действие введенного ей лекарства, насколько я понимаю, скоро закончится, и…
– Могли бы и не просить, – покачала головой я. – Это само собой разумеется.
– Спасибо!
– А где ее комната, кстати?
– А очень кстати – здесь же, – Дворкин кивнул на расположенную точно напротив моей дверь. – Я специально распорядился поместить вас в одном, если можно так выразиться, тамбуре.
– А Павел? Он, я полагаю, в самом дальнем?
– Допустим, самых дальних здесь в принципе нет, – усмехнулся Александр, – вы же видите – комнаты расположены полукругом. Но – да, я постарался разместить Павла подальше от вас.
– А ваша комната, скорее всего, находится с ним в одном тамбуре?
– Все верно, – кивнул Дворкин. – Еще и дополнительный пост охраны возле нашего коридора будет.
– А здесь-то зачем?
– Если честно, – забавно поскреб лысину главный секьюрити, – в основном из-за Моники. Павел во время полета на пару минут пришел в себя и просил сделать все возможное, чтобы девушка его не увидела.
– А как он вообще?
– Это мы у доктора спросим.
Только сейчас я заметила приближавшегося к нам врача. Того самого, что возился с Моникой. Похоже, он тут главный в бригаде медиков.
– Это что за новости? – нахмурился эскулап, приблизившись. – Почему пациентка не в кровати? Или хотя бы в кресле-каталке?!
– Потому что пациентка в прошлой жизни явно была ослицей, – хмыкнул Дворкин.
– Спасибо на добром слове, – буркнула я.
– Я имел в виду ваше упрямство.
– Так, хватит болтать, немедленно в постель! – рявкнул врач, распахивая дверь моей комнаты.
– В другой ситуации мужчина, посмевший мне предложить такое, уже получил бы по физиономии. – Ну да, ворчу не по делу, но настроение такое! – А поговорить, а хотя бы представиться?
– М-да, – старательно спрятал улыбку доктор, – тяжелый случай. Но вы правы, представиться надо. Меня зовут Виталий Сергеевич, я ваш лечащий врач.
– Очень приятно! – Я исключительно на упрямстве самостоятельно доплелась-таки до кровати и облегченно плюхнулась на нее. – Варвара Николаевна, ваша пациентка. Кстати, о пациентах. Виталий Сергеевич, как там Павел?
– Павел в порядке, – улыбнулся доктор, осторожно разматывая бинт на моей руке. – Сейчас в порядке. Вообще – уникальный человек! С подобной способностью к регенерации и восстановлению я еще не сталкивался! И это – у страдающего ихтиозом Арлекино! Потрясающе!
– Ой! Мамочка! Ай!
И не стыдно вовсе. Я и так терпела сколько могла! Но ведь больно же! А я не партизан на допросе в гестапо, мне орать от боли по роли положено. По какой? Ну я же девочка!
К тому же эскулап, увлекшись пением дифирамбов, болезненно задел мою ваву. А вава еще и выглядит ужасно!
Всплакнула, в общем.
– Извините, – смутился Виталий Сергеевич. – Я сейчас укольчик обезболивающий сделаю.
– А сразу нельзя было? – хмуро поинтересовался Дворкин.
О, а он еще здесь!
– Не в повязку же! Кстати, Александр, а зачем вы нацепили на Павла медальон? Если даже он и памятный какой-то, все равно нельзя – ранение ведь в грудь! И даже то, что медальон из нейтрального золота…
– Стоп! – Голос Дворкина мгновенно брякнул металлом. – Какой еще медальон?
– Что значит – какой? Сейчас мы меняли Павлу повязку, и под ней обнаружился висящий на груди золотой медальон. Я его снял, вы уж не обессудьте…