– Что случилось, Ритка?
Я не понимаю, что мы делаем, – откровенно ответила я. – Наташу отравила Перевозчикова, это совершенно ясно, и никто нам ничего другого не скажет!
– Елизавета Петровна утверждает, что не делала этого, и вчера ты ей верила, – напомнил Гоша.
– Вчера верила, а сегодня перестала. Как можно верить, если Наташа четко указала на Елизавету Петровну?
– Положим, сама ты при этом не присутствовала, – резонно заметил напарник. И в чем конкретно Наташа обвиняла Перевозчикову, ты не знаешь.
– Но они же все об этом твердят, в один голос!
– Ох, Ритка, чему я тебя учил столько времени? Именно такое единодушие как раз повод усомниться в достоверности свидетельских показаний. Подумай сама – откуда Наде и Ларисе знать, что говорила Наташа перед смертью? Они просто повторяют то, что слышали от Аллы.
– Но Алла-то повторяет то, что говорила Наташа, – возразила я. И тут же усомнилась: – Хотя вполне возможно, что Алла услышала только то, что хотела слышать. Наташа, под впечатлением от встречи с Елизаветой Петровной, могла твердить ее имя, а Алла приняла это за обвинение в убийстве, так?
– Умница. – Гошка не поленился нежно погладить меня по голове. – Значит, оснований считать нашу клиентку обманщицей и убийцей у нас пока нет. Следовательно, продолжаем работу.
И мы продолжили – еще почти три часа вели задушевные беседы с сотрудницами кредитного отдела, в котором работала покойная Наташа Перевозчикова. Но если от Аллы, Нади и Ларисы мы не узнали ничего обнадеживающего, то от остальных женщин пользы было еще меньше. В основном они рассказывали, какая славная женщина была Наташа, да причитали, что «это ужас какой-то» и что «стрелять таких надо, без суда и следствия!». Самая молодая, светловолосая Олеся, даже выразила желание лично привести приговор в исполнение, пусть только ей дадут в руки автомат. И никто из них представления не имел, где Наташа Перевозчикова могла провести два часа, с семи до девяти вечера.
– Устала, – сообщила я напарнику, когда мы вышли на крыльцо банка. – И почему это от бесполезных разговоров всегда так устаешь?
– Потому, что они бесполезные, – усмехнулся Гоша. – Если бы какая-нибудь из здешних барышень нам дельную наводку дала, ты бы сейчас не зевала, ты бросилась бы след отрабатывать.
– Землю бы рыла, – вяло согласилась я. – Только нету ее, дельной наводки. Едем в офис?
– В офис, куда ж еще? Надо доложить начальству о бесцельно прожитых часах. А также получить втык и бесценные поучения.
Впрочем, ни ожидаемого втыка, ни поучений мы от Александра Сергеевича не получили. Он выслушал короткий доклад, полюбовался на наши унылые физиономии и спросил:
– Что собираетесь делать?
– Не знаю, – призналась я.
А Гошка проворчал:
– Думать.
– Понятно. – Баринов посмотрел на часы. – Ладно, молодежь, проверим старый народный принцип «утро вечера мудренее». Отправляйтесь по домам. Может, завтра повеселее будете смотреть.
– А как же… – вякнула было я, но осеклась. Как только я замолчала, добрый Гоша убрал свой ботинок с моей ноги.
– Обязательно, – пообещал он шефу, не глядя на меня.
– Ой, ребята, подождите меня, не уезжайте, – попросила Нина. – Я сегодня по магазинам пробежалась, у меня кошелки неподъемные.
– Долго ждать? – Гоша посмотрел на часы.
– Минут на десять работы осталось, только распечатать. – Она включила принтер, вставила стопку бумаги и уточнила: – Ну, может, на двадцать.
Гошка снова посмотрел на часы, погрустнел и присел на подоконник:
– Ладно, куда от тебя денешься. Ждем-с.
Я посмотрела на нахохлившегося напарника и предложила:
– Ты оставь нам машину и иди. Я и без тебя Нину домой отвезу.
– А тяжелые кошелки? Что же вы, сами будете их таскать?
– Они тяжелые, если пешком идти, – объяснила Нина. – А на машине – никаких проблем. Иди, не сомневайся.
– Ну, если вы уверены… – Гоша спрыгнул с подоконника и направился к двери. Но на пороге снова остановился: – Точно справитесь без меня?
– Иди уже, – отмахнулась я. – Считай, что устраиваешь мне внеплановую тренировку по общефизической подготовке.
– Уговорила, – ухмыльнулся напарник. – Тренировка – это всегда полезно. Счастливо оставаться, девочки!
Как только дверь за Гошкой закрылась, я заняла его место на подоконнике.
– Интересно, куда это он так торопится сегодня? – Я поболтала ногами и сама же ответила: – Наверное, у него свидание.
– Почему бы и нет? – Нина раскладывала на три стопки листочки, которые, равномерно жужжа, выбрасывал принтер. – Наш Гоша парень видный.
– И тебе нисколько не обидно?
– С чего вдруг? – Руки Нины на мгновение замерли, а сама она уставилась на меня с изумлением. – Ты что, ревнуешь?
– С чего вдруг? – повторила я, стараясь скопировать ее интонацию. Помолчала немного, снова поболтала ногами и призналась: – Вообще, наверное, ревную, немного. Не в том смысле, конечно, это даже не ревность, а что-то другое. Я не могу объяснить.
– Тебе любопытно, что за девушка могла его заинтересовать, ты беспокоишься, оценит ли она твоего напарника по достоинству, тебя нервирует мысль, что под ее влиянием Гошка может изменить свое отношение к нам, и тебе немного завидно, – перечислила Нина, продолжая работу.
– Ну… да, примерно так, – призналась я. – А ты что, ничего такого не чувствуешь?
– Гоша большой мальчик. – Нина выключила принтер и начала раскладывать бумаги по пластиковым папочкам. И он имеет право на личную жизнь.
– Разве я спорю? Я вообще не об этом. Просто Гоша… я привыкла, что он наш. А тут вдруг появляется какая-то девица неизвестная. Выдра.
– Почему сразу выдра? – заступилась за неизвестную девицу Ниночка. – У Гоши вкус хороший.
– Гошкин стиль – это романтический наив, – сообщила я. – Голубые глазки, коса до пояса и бантики с рюшечками.
– Ты так думаешь?
– Это не я, это Ларикова, Елена. Помнишь такую? Мы летом мальчишку пропавшего искали, пасынка ее.
Нина на мгновение задумалась, посмотрела на стол, с которого успела убрать все бумаги, потом кивнула:
– Помню. Эффектная женщина, но неприятная очень. Жадная. Хотя насчет Гошки она, может, и права. Голубоглазая барышня в рюшечках ему понравится. Если, конечно, не окажется полной дурой. Гошке нужна такая женщина, чтобы с ней и поговорить можно было.
– Говорить он и сам мастер, – улыбнулась я.
Не знаю, сколько времени мы обсуждали бы предполагаемую пассию моего напарника, но наш увлекательный разговор прервал странный шорох, как будто кто-то слабо скребся в дверь.