— Только ему.
И еще об этом знает человек, который на самом деле звонил жене Рекантати. Если, конечно, этот человек существует.
— Давайте оставим все как есть. Буду признательна, если вы сообщите, состоится ли собрание преподавателей. И еще одно. Что вы сделали с книгами из кабинета профессора Дакоты? Где они сейчас?
— Ее сестра прислала человека, который забрал большинство ее личных вещей — бумаги, фотографии, безделушки со стола, рамки со стен. Но книги Лолы, кажется, ее не интересовали. Большинство сложили в коробки и убрали. Мы ждем подтверждения полиции, что для расследования они больше не нужны. Вещи, связанные с проектом «Блэкуэллс», раздадут другим преподавателям, работающим на острове, а часть ее работ отправятся в библиотеку.
— Раз уж я здесь, мне хотелось бы просмотреть эти коробки.
— А это… Ну…
— Законно ли это? Да, все в порядке. Я составлю официальный протокол всего, что возьму.
— Я объясню Греньеру, куда мы их положили, и он отведет вас, когда вы с ним закончите. Это недалеко от его кабинета, прямо по коридору.
Рекантати вышел в приемную, переговорил с Греньером, и мы с биологом поднялись в его кабинет этажом выше.
В отличие от пустых стен временного офиса Рекантати, его комнату украшали награды, дипломы, литографии, на которых Эдвард Дженнер делал прививки английским крестьянам, и коллекция старинных синих аптекарских пузырьков с наклейками, расставленных в алфавитном порядке. На ближайшем висел ярлычок «Мышьяк». На столе передо мной стояла большая модель двойной спирали ДНК, похожая на лесенку со ступеньками, раскрашенными в яркие основные цвета. Пока я представлялась и объясняла характер нашего расследования, Греньер складывал и разворачивал ее, словно аккордеон. Такую же модель я использовала на лекциях о генетических отпечатках.
— Все, что Лола хочет, Лола получает, — с улыбкой произнес профессор строчку из песни.
— Не думаю, что она хотела умереть, профессор.
— Нет, — проговорил он, растягивая слово. — Но как бы она обрадовалась, что стала причиной этой интриги. Думаю, больше всего Лоле понравилась бы возникшая здесь атмосфера подозрения и тыканье пальцами в тех из нас, кто ей перечил. Если каждый, кто ей не нравился, стал бы подозреваемым хоть на наносекунду, уверен, она праздновала бы победу.
— Какое трогательное отношение.
— Все остальное — просто фарс, как вы, наверное, уже слышали. Однажды я совершил непростительную ошибку, пропев ей эту строчку из «Проклятых Янки». Ну, про то, что хочет Лола. Я дразнил ее, высмеивал ее манеру выбивать из руководства все, что ей нужно. К несчастью, она ответила мне концом припева — «и, мальчик, крошка Лола хочет тебя». — Он поправил очки, водрузив их обратно на переносицу, и искоса взглянул на меня. — Ненавижу, когда меня называют мальчиком. Она это знала. И ей нравилось дразнить меня за то, что она не может меня достать. Видите ли, я — гей. Я вовсе этого не стыжусь и всегда говорю об этом открыто. Вот и ее шутку воспринял без обид. Обычно меня сводил с ума этот «мальчик». Но она была ужасно нечистоплотная и низкая. А когда она решила, что я пытался обмануть доктора Лэвери, то набросилась на меня, словно акула-людоед.
— Расскажите, что произошло?
Греньер скручивал и вертел спираль в руках.
— Я смертельно устал, мисс Купер. Наш самолет попал в ужасную турбулентность, и я всю ночь глаз не сомкнул. Может, поговорим об этом в другой раз?
— Вы нам очень поможете, если разрешите мне начать прямо сейчас. Вы с профессором Рекантати только что обсуждали телефонный звонок, сделанный ему домой на прошлой неделе?
— Я не звонил, черт возьми, и ничего об этом не знаю. Откровенно говоря, меня пугает мысль, что этот человек мог рыться в столе любого из нас. Сильвия Фут, наверное, щелкнула своим большим хлыстом, и Паоло прыгнул через обруч. Это в ее стиле: она хочет быть в курсе всего, что мы делаем, и использует исполняющего обязанности ректора для выполнения своих прихотей.
— В каких отношениях вы были с Лолой Дакотой?
Греньер нарочито зевнул, чтобы выиграть несколько секунд и продумать ответ, но при этом его костлявые руки оживленно двигались.
— Простите, я так устал, что не могу сосредоточиться. Лола? В основном мы ладили. Полагаю, вы уже сделали домашнее задание и знаете о деле, над которым мы работали?
— На острове Рузвельта, проект «Блэкуэллс»? Да, нам кое-что известно.
— Нам обоим нравилось одно здание.
— Больница?
— Да. Самое интересное сооружение в Нью-Йорке, на мой взгляд. Для меня, разумеется, эта программа предоставляла скорее наглядное изучение истории развития болезни и была связана с будущим. Например, возможность использовать этот уничтоженный вирус в биологической войне. Я нашел для себя работу на много лет вперед.
— А что интересовало Лолу?
— Все началось, что вполне естественно, с ее дисциплины — политологии и истории городских институтов. Но она просто влюбилась в старый остров, мисс Купер.
— Интересный выбор слов.
— Ведь эти развалины удивительно романтичны. Вы так не думаете?
— Вообще-то думаю. Но вернемся к Лоле.
— Для меня очень важно понять, как всех этих инфицированных жителей большого города удалось изолировать в одном месте. Тиф, холера, лихорадка. И потом — эта великолепная больница, спроектированная одним из величайших американских архитекторов. Как будто он хотел скрыть, что в ней содержатся больные оспой. В архивах сохранились записи о пациентах, о способах лечения и как много — то есть как мало — поправились и вернулись домой. Меня интересуют все эти документы, и с помощью студентов я хочу собрать всю информацию воедино в первый раз за всю историю Нью-Йорка.
— А Лола?
— У нас были схожие интересы — документы, пациенты. Для ее исследований имело значение, что пациенты, лечившиеся бесплатно — в основном бедные иммигранты, — содержались в нижних палатах. Состоятельные больные занимали частные комнаты на верхнем этаже. Для моей работы это не важно. Но Лоле нравились такие культурные детали. Она придумывала целые истории о лежавших там людях.
— А бриллианты Фриленда Дженнингса?
— На мой взгляд, мура. В тех историях фигурировала тюрьма, а не больница. Лола бывала в обоих зданиях, но я занимался исключительно медицинскими аспектами острова.
— А у вас есть деловой интерес в проекте?
Спираль дико вращалась в руках Греньера.
— Вы говорили с Клодом Лэвери. С помощью этих медицинских данных мы собирались помочь обществу извлечь из него пользу. Едва ли злой умысел, мисс Купер. В мире еще остались районы, где эти болезни полностью не уничтожены. По-прежнему существуют разновидности этой заразы, сопротивляющиеся современным лекарствам. — Голос Греньера стал скрипучим. — По-вашему, я должен был позволить нажиться на этом кому-то еще, хотя я сам могу это сделать, и причем совершенно законно?