Ответ сам возник у него в голове: «Нет, все остальное — просто видимость. Звонкая пустота». Шериф испытал острое щемящее чувство оттого, что понял это так поздно.
Он дал себе зарок все исправить. Все исправить. Если…
Если еще будет такая возможность.
Черт возьми, если бы у него было время, он бы написал ей записку — коротенькую, из одного лишь слова: «люблю». Мужчинам почему-то легче писать об этом, чем говорить. Он знал, что Анастасия хранила бы ее — всю жизнь.
Но под рукой не было ни бумаги, ни карандаша. И главное — не было времени.
Шериф открыл дверь и выпрыгнул из машины. Он моментально пригнулся и очертил стволом вокруг себя круг. Он выстрелил бы на любой шорох, писк или движение. Но во дворе было тихо.
Он пошел к двери, ступая по квадратным плитам, которыми были выложены все дорожки на участке. Он ступал, нащупывая ногами бетонную твердь, и уверенно продвигался к дому.
Он не заметил, как сквозь разбитые ворота проскользнула неслышная тень. Черная, зловещая тень.
* * *
Шериф ворвался в сени. В дальнем углу, в ящике посудного шкафчика, лежал мощный фонарь с галогеновой лампой. Сначала ему надо добраться до фонаря, а потом — войти в большую комнату или, как они ее называли, залу.
Он ворвался в сени и с порога прыгнул на стол, где они летом обычно обедали всем семейством. В сенях бегала крыса. Шериф не видел ее, но слышал приглушенный визг и тихий стук когтей по полу. Он подумал, что крыса здесь всего одна, словно…
«Словно она стоит на шухере. — Баженов улыбнулся. — Сейчас. Я доберусь до тебя и твоих товарок».
Он встал на корточки и прошел по столу. До посудного шкафа оставалась пара метров. Но как до него дотянуться?
Снизу раздалось злобное шипение. Затем глухой стук — крыса попыталась в прыжке достать человека, но не смогла и шлепнулась на пол.
— А, сука! — зашипел на нее Шериф, свесившись со стола. Он совершенно не боялся крысы. Просто опасался: ведь крысы могут переносить чуму или еще черт знает какую хрень, если верить Тамбовцеву. А что могут переносить ТАКИЕ крысы? Страшно даже подумать.
Баженов перевернулся на спину, крепко ухватился за столешницу и обеими ногами оттолкнулся от стены. Стол заскользил по гладкому полу. Зря он, что ли, по вечерам, после работы стругал половые доски, а потом полировал мелкой шкуркой, доводя до зеркального блеска. Все это он делал для того, чтобы летом, в жару, можно было разгуливать по всему дому босиком, не боясь посадить занозу. Выходит, его работа не пропала даром.
Шериф быстро лег на живот и протянул руку к посудному шкафчику. Крыса словно почувствовала, что человек побеждает. Она еще раз отчаянно подпрыгнула, лязгнув острыми зубами. Нежной кожей на тыльной стороне запястья Баженов ощутил горячее дыхание зверя. Но он и сам был зверем, когда это требовалось. Самым страшным зверем в Горной Долине и окрестных лесах, если вы понимаете, о чем я толкую.
Он выдвинул посудный ящик и сжал обрезиненную рукоять фонаря. Из груди вырвался торжествующий крик. Он должен был поддержать Анастасию и сына. Я уже здесь! Я иду на помощь, черт меня подери!
Он нажал кнопку. Мощный конус света заметался по сеням вслед за крысой. Он оказался прав. Крыса была одна. Теперь она кричала, подавая сигнал сородичам, что им угрожает опасность, надвигающаяся с тыла.
Шериф словно подталкивал ее светом. Наконец он загнал ее в угол, и крыса в отчаянии поднялась на задние лапы и ощерила усатую пасть. Он выстрелил, почти не целясь. Заряд картечи разметал ошметки плоти по сеням.
Шериф спрыгнул со стола и упругим шагом подошел к двери. Секунды летели, острыми краями откусывая ткань Времени. Но Шериф опережал время. Он не суетился, все делал четко и быстро.
«Рысь» — помповое ружье. Ему придется шесть раз передернуть цевье, чтобы сделать семь выстрелов. Если крыс больше семи, то он отмахнется от них ружьем, как дубиной, отступит назад, в сени, и на спасительной высоте стола начинит магазин еще семью патронами. Отправит один в патронник и снова добавит в магазин. Итого — восемь.
Он осветил сени. Над головой была натянута бельевая веревка. Шериф выбрал слабину, связал петельку и повесил на нее фонарь. Теперь предполагаемое поле битвы было видно, как на ладони. Как арену в цирке.
В двери, ведущей в залу, была прогрызена здоровенная дыра, но крысы почему-то не торопились выбегать ему навстречу.
Шериф подошел к двери и распахнул ее. Затем он слегка присел, пружиня в коленях, чтобы в случае чего не затягивать с прыжком на стол.
Из темноты показались красные огоньки диких глаз. Шериф выстрелил и быстро дернул цевьем. Дымящаяся гильза со стуком упала на пол, а на него уже набегали еще две пары горящих глаз. Баженов снова нажал на курок. И снова передернул цевье.
Дом наполнился грохотом и пороховым дымом. Он орал Настасье, чтобы отошла от двери и легла на пол. И — стрелял, стрелял, множа дыры в полу.
Заряд картечи разрывал крысу на мелкие куски и проносил их сквозь пол, в землю.
Он выстрелил пять раз. Один патрон лежал в патроннике, еще один — в магазине.
Больше красных глаз не было.
По-прежнему держа ружье наготове, Шериф осторожно снял фонарь с веревки и вошел в залу. Он обыскал все уголки и закоулки, но противных тварей нигде не было.
В ушах звенело от выстрелов. Казалось, весь дом звенел.
— Настя! — заорал он. — Вы живы?
— Да! — раздалось из-за двери. Голос. Ее голос. Шериф, помимо воли, всхлипнул. Он быстро проглотил комок, подступивший к горлу, и вытер глаза рукавом. Хорошо, что сын не видит. И ей тоже смотреть незачем. Он снова закричал — преувеличенно бодрым голосом:
— Я же говорил: «Справлюсь!» Нас не взять!
— Молодец! — послышалось в ответ. — Я знала!
— Настенька… — Он запнулся, словно по ошибке назвал имя любовницы. У Шерифа никогда не было любовницы, но он знал из анекдотов и фильмов по телевизору, что так иногда бывает: неверные мужья прокалываются на том, что по ошибке называют жену чужим именем. — Анастасия! — сказал он уже строже. — Открывай!
— Мы не можем! — Голос ее был совсем близко — она приложила губы к косяку. Он уловил в ее голосе дрожь. Или ему просто показалось? — Мы подперли дверь шкафом! У нас не хватает сил его отодвинуть!
— Черт! — Шериф выругался, но рот его растянулся до ушей. Он был рад. Он был счастлив. Почему? Сам не знал. Наверное, потому что он ее любил. Только и всего. Разве для счастья нужны другие причины? — Я сейчас обойду дом и залезу в окно. Откройте рамы и не пугайтесь: это я возвращаюсь домой.
— Хорошо! — прокричала Анастасия. — Ждем!
Шериф пересек залу, вышел в сени, одним прыжком пролетел над тремя ступеньками крыльца и стал обходить дом слева, светя себе фонариком под ноги.