На пороге его встретил Пинт. Он уважительно покачал головой и сказал одно лишь слово:
— Впечатляет.
Шериф молча кивнул ему в ответ и обратился к Ивану:
— Залезай назад. Закапаешь кровью сиденье — сам будешь отмывать.
— Конечно, конечно.
Шериф сел за руль, выключил «светомузыку» и со злостью процедил сквозь зубы:
— Когда-нибудь я подпалю к чертям эту усатую Белку.
Тон, которым он это произнес, не позволял усомниться е твердости его намерений.
Пинт, наделенный богатым воображением, уже видел перед глазами эту картину: объятый пламенем огромный деревянный сарай, голубыми вспышками взрываются бутылки с чистейшим самогоном, и черные фигурки, в ужасе закрывая голову руками, скачут через разбитую витрину и узкий дверной проем на улицу, подбадривая себя вялым матом.
Баженов со скрежетом — музыка, давно ставшая привычной для всех, кто ездит на уазике, — включил первую, и они покатили обратно, поднимаясь вверх по Московской улице.
Пинт с опаской оглядывался на их странного пассажира.
Похоже, моим первым пациентом в Горной Долине станет именно этот парень с вилкой в руке. Кровотечение довольно сильное. Наверняка задет какой-то сосуд. А может, и нет. Черт, надо незаметно достать из чемодана анатомический атлас и учебник по оперативной хирургии. Шесть лет учился и не помню, как у человека располагается пальмарная артериальная дуга. Тем более не помню технику операции, когда она повреждена. Дело дрянь, приходится признать, что в профессиональном плане Шериф справляется со своими обязанностями куда лучше меня. Не хотелось бы ударить перед ним лицом в грязь.
— Голова не кружится?
Пинт повернулся к Ивану и спрашивал это с ПРОФЕССИОНАЛЬНО-УЧАСТЛИВЫМ видом, морщил лоб и хмурил брови, так, словно от ответа зависело СЛИШКОМ многое.
«А больной перед смертью потел?» — «А как же доктор, потел, ой как потел!» — «Это хорошо, очень хорошо».
— Да нет. Чего ей кружиться? Я же не пьяный.
— Это наш новый док, — бросил через плечо Шериф. — Он заштопает твои дырки в два счета, не успеешь оглянуться.
— А-а-а… — В голосе Ивана появился оттенок уважения. Док — это круто. Док — это первый человек. После Шерифа. И, возможно, после Белки.
Больница оказалась совсем рядом — через дом от заведения усатой Белки вверх по Московской улице. Двухэтажное приземистое здание из красного кирпича, крытое блестящим кровельным железом. Рядом, под сенью высокого тополя, притулился маленький зеленый домик.
«Наверное, это и есть тот самый домик для персонала, — подумал Пинт. — Ничего, снаружи он выглядит уютным. Не слишком роскошным, но уютным».
Баженов свернул на небольшую подъездную площадку перед больницей, усыпанную мелким хрустящим гравием. Остановившись, он несколько раз посигналил. Пинт заметил, как в одном из окон второго этажа на мгновение взметнулись белые занавески.
Нас кто-то встречает. Это уже неплохо.
Баженов вышел из машины первым, следом за ним — Иван, державший на весу искалеченную руку, последним — Пинт, тащивший за собой чемодан, набитый в основном медицинскими книгами.
Они вошли в здание больницы и оказались в большом гулком коридоре. Пол и стены были выложены кафелем — обычный интерьер для учреждений Минздрава. От блестящего кафеля отскакивает все — плач, боль, последние надежды и ненужные слова утешения, наверное, еще со времен Гиппократа все больницы выкладывают кафелем.
В коридоре их встретил невысокий полный мужчина с седыми редкими волосами, зачесанными назад. Из-под несвежего халата, с трудом сходившегося на животе, торчали короткие коричневые брюки. Шнурки стоптанных полуботинок мужчина заправлял в носки.
Он поздоровался за руку с Баженовым.
— От Белки! — коротко бросил Шериф и брезгливо поморщился.
На Ивана врач взглянул лишь мельком и обратился к Пинту:
— Здравствуйте, коллега! Я — Тамбовцев. Валентин Николаевич. Волею судеб вот уже четыре десятка лет справляю обязанности местного эскулапа. Кстати, этого… — Он обернулся на Ивана и строго прикрикнул: — Не стой, как столб! Проходи в малую операционную. — И, увидев на его лице немой вопрос, с досадой пояснил: — Предпоследняя дверь направо. Направо, понял? Это та рука, где у тебя нет вилки. — Иван кивнул и пошел вслед за Шерифом по коридору. — Так вот, этого тоже я принимал. Непростые были роды. Помогал появиться на свет, так сказать. А теперь помогаю как можно позже его покинуть, хотя… — Тамбовцев развел руками, — тут, к сожалению, от меня мало что зависит.
Пинту понравилась манера Тамбовцева говорить: иронично и немного вычурно. И вообще, этот седой толстый дядька сразу располагал к себе. Он больше напоминал шеф-повара в захолустном привокзальном ресторане, чем врача: старый, давно не стираный халат, коричневая расческа, торчавшая из нагрудного кармана, но больше всего умиляли шнурки, аккуратно заправленные за резинки носков.
— Как доехали? — понизив голос, спросил Тамбовцев. — Шериф… ммм… ничего такого? То есть, я хочу сказать, все в порядке?
Пинт улыбнулся, вспомнив недавнее происшествие в лесу.
— Все в порядке, Валентин Николаевич. Пинт. Оскар Карлович Пинт. Доехали замечательно. С ветерком.
Доктора искренне пожали друг другу руки, ладонь у Тамбовцева была мягкая, как подушка, но очень крепкая.
Тамбовцев внимательно посмотрел Пинту в глаза, словно хотел прочитать в них то, что осталось недоговоренным. Наверное, все-таки прочитал, потому что недоверчиво покачал головой и сказал вполголоса, как бы про себя:
— Угу. Ну и слава богу. Ведь если бы что-то было не в порядке, вы бы не приехали. Я прав?
— Совершенно, — заверил его Пинт. — Со мной все нормально. А вот с тем малым, у которого в руке торчит вилка… Я не уверен.
— А, вилка! — отмахнулся Тамбовцев. — Однажды — лет этак двадцать назад — мне пришлось вытаскивать кусок заточенной арматуры, застрявший между ребер. И что вы думаете, я не доел сначала суп?
Увидев искреннее недоумение в глазах Пинта, Тамбовцев рассмеялся.
— Конечно, не доел. А потом понял, что напрасно торопился. Тот пациент — Господь ему навстречу! — здравствует и поныне и второй тост неизменно поднимает за мое здоровье. Знаете, врач, работающий в таком месте, как Горная Долина, должен быть немножко Богом. Он обязан творить маленькие каждодневные чудеса, исцелять страждущих наложением рук и добрым словом. Увидите сами, если задержитесь здесь хотя бы на неделю.
— А за кого он поднимает первый тост?
— Не за кого, а за что. За то, чтобы как можно реже встречаться со старым дурнем Тамбовцевым — ведь я все делал без наркоза. На наркоз не было времени, да и анестезиолог из меня никудышный — я привык на всем экономить, даже на эфире.
— Простите… И как же вы вытащили арматуру? — Пинт уже запутался, он не понимал, где правда, а где вымысел.