— Спасибо за комплимент, благоуханная!
Золовкина украдкой обнюхала подмышки, от Тамбовцева это не укрылось. Он снова повеселел.
Один-один. Натуральная корова! Когда-нибудь ты поймешь, что я был самым галантным кавалером в твоей скучной жизни. Вон муженек-то твой перепугался. Не пришел тебя встретить. И только доблестный рыцарь Тамбовцев оказался настолько благороден, что согласился доставить твою тушу до дома в целости и сохранности. Когда-нибудь ты это поймешь. Но будет поздно! По сути дела, уже поздно. Мое сердце отныне принадлежит другой.
— Пойдемте, Татьяна Александровна. Она взяла его под руку, и они медленно побрели по школьному коридору. Часы на стене показывали четверть седьмого. До того момента, когда город полностью погрузился в черное, убийственное безумие, оставалось всего несколько часов.
* * *
Шериф проехал вдоль Центральной улицы и не увидел никого. Изредка на шум мотора отдергивались занавески на окнах, и за стеклом мелькало чье-то испуганное лицо, но тут же занавески задергивались снова, и лицо исчезало.
Даже собаки лаяли приглушенно: хозяева выгнали их из будок и заперли в сенях, опасаясь бешеного пса.
Хорошо. Пока все идет, как надо. Мне будет спокойнее, если все будут сидеть по домам. Пусть городок вымрет, как перед набегом индейцев, Шериф сам разберется, что к чему.
Баженов медленно катил по Горной Долине. На перекрестках он притормаживал и внимательно оглядывал переулки. Пусто! Молодец Тамбовцев! И он — тоже молодец. Версия с бешенством прокатила на «ура». Когда он на все сто пятьдесят процентов будет уверен, что город на замке, тогда выступит в сторону «дальнего» леса, чтобы перекрыть дорогу этой светящейся дряни.
Баженов доехал до конца Центральной и по Пятому переулку повернул направо, на первом перекрестке — снова направо.
Улица Ленинского комсомола была пустынна. Ни звука, ни лая, ни голоса. Впрочем, голос был. Левенталь говорил, что на сегодняшний день радио Горной Долины прекращает свою работу, а еженедельный концерт по заявкам состоится в другой день, о чем он сообщит дополнительно.
Шериф задумался. Он как-то упустил из виду это обстоятельство, не принял вовремя решение: где бы ему хотелось видеть Левенталя — дома или за пультом радиоузла? Где бы он был полезнее?
А, черт с ним. Пусть бежит домой. Все должно быть по-настоящему. Шутки закончились.
Баженов продолжал объезд городка. Проехав — от Ног до Головы — улицу Ленинского комсомола, Шериф свернул налево.
Московская. Самая тревожная, с ней всегда больше всего хлопот. Понятно, почему — из-за Белки.
Баженов прокатился мимо больницы. На крыльце — никого. Этот новый док, как его там? Пинт. Наверное, он все-таки хороший парень, не имеющий к зловещей штольне никакого отношения. Ведь он его проверил. Нормальный, живой человек. Может ссать, как все. Наверняка у него красная кровь, серые мозги и сизые кишки, как у всех нормальных людей, но ведь не будешь вспарывать живот или проламывать голову для того, чтобы убедиться в этом. Гораздо проще попросить помочиться. Всего лишь только помочиться, что он и делал со всеми приезжими вот уже десять лет подряд. И ведь никто не отказывался (а как тут откажешься, Шериф умел убеждать), правда, после принудительного мочеиспускания у людей почему-то пропадало желание ехать в Горную Долину… Но ведь это— только к лучшему, не так ли? Пожалуй, новый док был первым, кто не передумал. Видимо, ему сильно приспичило. Но зачем?
Может, есть какая-то связь между приездом Пинта и тем, что происходит в заброшенной штольне? Шериф чувствовал, что есть. Но какая? В штольне возникло свечение, потому что Пинт приехал? Тогда его надо немедленно к ногтю. Правда, пока не заметно, чтобы у нового дока имелись злые намерения… но ведь и у Микки их вроде бы не было. До поры до времени.
А может, наоборот: Пинт приехал потому, что свечение возникло? Но, опять же, зачем? И как он узнал?
По своему опыту Баженов знал, что никакую версию сбрасывать со счетов не стоит. Любая, даже самая головоломная и абсурдная, заслуживает рассмотрения. Но… За пределами реального не может быть никакой цельной версии, она распадается на куски, как гнилая тряпка. Реальный мир потому и реален, что причинно-следственные связи в нем ясны и очевидны, они составляют саму ткань реального мира, как только пытаешься покинуть его пределы, обычная логика перестает действовать, у иррационального свои, неведомые человеку, законы.
То, что иррациональное существует наравне с рациональным, Шериф не сомневался. Как не сомневался и в том, что у него должны быть свои законы. Но кто знает эти законы? Увы, не он.
Давайте поставим вопрос проще: кто он, этот Пинт? Враг или друг? Непонятно. Хорошо. Пусть пока это непонятно. Оставим это за скобками, как неизвестную величину. Некий икс. Попробуем зайти с другого конца.
Если Пинт — друг, что тогда? Тогда, если он друг и приехал сюда не случайно, его помощь может пригодиться. Значит… что получается? Надо взять его с собой? Ладно. Возьму.
Ну, а если Пинт — враг? Тогда его тем более надо взять с собой. «Крепкий тыл — основа фронта». А откуда взяться крепкому тылу, если там — враг?
Как ни крути, его нужно брать с собой и держать ухо востро. Если что не так — там его и положить, рядом с этой проклятой штольней.
Решение наконец-то было принято, и Шериф с облегчением вздохнул. Сейчас он разберется с Белкой, а потом вернется в больницу за Пиитом.
Баженов остановил уазик перед заведением, совсем как пару часов назад.
Из открытой двери валил сизый табачный дым. В заведении, как всегда, было полно народу.
Подожгу на хрен! Когда-нибудь точно подожгу!
Он спешился, оставив верного «коня» мирно пастись на пожухлой траве, поправил шляпу, постучал сапогами, сбивая остатки грязи, достал из машины ружье, разложил приклад и шагнул в дверной проем.
Шум и гам, раздававшиеся в заведении, мгновенно стихли.
Шериф медленно, пританцовывая, прошел между столиками до самого дальнего угла: туда, где недавно стоял несчастный Иван с торчащей в руке вилкой. Присел на корточки, убедился, что кровавые пятна тщательно вымыты, одобрительно покивал. Затем прошествовал вдоль стойки, ни на кого не глядя.
В заведении было тихо. Ни звука, если не считать нестройного гудения мух и скрипа половиц под ковбойскими сапогами. Взоры всех присутствующих обратились к высокой широкоплечей фигуре.
Пауза длилась долго. Шериф пялился в потолок, изучал содержимое стаканов и тарелок, стоявших на обшарпанных столах, но ни разу никому не посмотрел в глаза.
Наконец он присвистнул и сказал, как бы про себя:
— Не знаю, стоит ли мне здороваться. Похоже, здесь собрались одни только глухие. — Он с сожалением покачал головой и повторил: — Одни глухие.
Он снова замолчал, будто раздумывая о чем-то. Передвинул флажок предохранителя.