— Я готов ждать вечность! Пусть это будет лишь тогда, когда у вас не останется сомнений. О мисс О’Хара, могу ли я надеяться!
— Хм, — произнесла Скарлетт, чей острый взгляд приметил, что Эшли не присоединился к мужчинам, чтобы принять участие в разговоре о войне, и все так же продолжает с улыбкой глядеть снизу вверх на Мелани. Если бы этот домогающийся ее руки дурачок помолчал с минуту, может быть, ей удалось бы услышать, о чем они там беседуют. Ей это просто необходимо. Почему с таким интересом смотрит сейчас Эшли на Мелани, что могла она сообщить ему особенного?
Восторженное бормотание Чарльза заглушало их голоса.
— Ах, помолчите! — прошипела Скарлетт, машинально сжав его руку и даже не поглядев на него, Обиженный, ошеломленный Чарльз покраснел еще сильнее, но тут он заметил, что взгляд Скарлетт прикован к его сестре, и облегченно вздохнул. Скарлетт, конечно, просто боится, как бы его слова не долетели до чьих-нибудь ушей. Она, естественно, смущена, ее природная стыдливость задета, и она в ужасе, что их разговор может быть услышан. Мужская гордость взыграла в Чарльзе с небывалой дотоле силой — ведь впервые в жизни он сумел смутить девушку. Ощущение было захватывающим. Он постарался придать лицу выражение небрежного безразличия и украдкой сжал в свою очередь руку Скарлетт, показывая, что он человек светский, все понимает и не в обиде на нее. А она даже не заметила его пожатия, так как в эту минуту до нее отчетливо долетел нежный голосок Мелани — бесспорно главное орудие ее чар:
— Боюсь, я никак не могу согласиться с вами. Мистер Теккерей — циник. Мне кажется, ему далеко до мистера Диккенса — вот тот уж истинный джентльмен.
«Господи, о какой чепухе она разговаривает с мужчиной! — подумала, едва не фыркнув, Скарлетт, у которой сразу отлегло от сердца. — Да она же просто синий чулок, а ведь общеизвестно, как относятся мужчины к таким девушкам… Чтобы заинтересовать мужчину и удержать его при себе, нужно сначала вести разговор о нем самом, а потом постепенно, незаметно перевести на себя и дальше уже придерживаться этой темы». Скарлетт, несомненно, забеспокоилась бы, скажи Мелани примерно следующее: «Как это замечательно, то, что вы сказали!» или: «Какие необычные мысли родятся у вас в голове! Мой бедный умишко лопнет от натуги, если я стану думать о таких серьезных вещах!» А Мелани вместо этого, глядя на мужчину у своих ног, разговаривает с таким постным лицом, словно сидит в церкви. Будущее снова предстало перед Скарлетт в розовом свете, и она опять настолько воспряла духом, что глаза ее сияли, а на губах играла радостная улыбка, когда она повернулась, наконец, к Чарльзу. Вдохновленный этим доказательством расположения, он схватил ее веер и с таким усердием принялся им махать, что у нее растрепалась прическа.
— А вашего мнения мы еще не удостоились услышать, — сказал, обращаясь к Эшли, Джим Тарлтон. Он стоял поодаль, в группе громко споривших о чем-то мужчин, и Эшли, извинившись перед Мелани, встал. «Он самый красивый мужчина здесь», — подумала Скарлетт, любуясь непринужденной грацией его движений и игрой солнца в белокурых волосах. Даже мужчины постарше умолкли, прислушиваясь к его словам.
— Что ж, господа, если Джорджия будет сражаться, я встану под ее знамена. Для чего бы иначе вступил я в Эскадрон? — Всякий налет мечтательности исчез из его широко раскрытых серых глаз, уступив место выражению такой решимости, что Скарлетт была поражена. — Но я разделяю надежду отца, что янки не станут вторгаться в нашу жизнь и нам не придется воевать. — Он, улыбаясь, поднял руку, когда братья Фонтейны и Тарлтоны что-то загалдели наперебой. — Да, да, я знаю, мы подвергались оскорблениям, нас обманывали… но будь мы на месте янки и захоти они выйти из Союза, как бы поступили мы? Да примерно так же. Нам бы это не понравилось.
«Ну конечно, как всегда, — подумала Скарлетт. — Вечно-то он старается поставить себя на место другого». Она не считала, что в споре каждая сторона может быть по-своему права. Порой она просто не понимала Эшли.
— Не будем слишком горячиться и очертя голову лезть в драку. Многие бедствия мира проистекали от войн. А потом, когда война кончалась, никто, в сущности, не мог толком объяснить, к чему все это было.
Скарлетт даже фыркнула. Счастье для Эшли, что у него такая неуязвимая репутация — никому даже в голову не придет усомниться в его храбрости, не то он мог бы нарваться на оскорбление. И не успела она это подумать, как шум в группе молодежи, окружавшей Эшли, усилился, послышались гневные возгласы.
В беседке старый глухой джентльмен из Фейетвилла дернул Индию за рукав:
— О чем это они? Что случилось?
— Война! — крикнула Индия, приставив руку к его уху. — Они хотят воевать с янки.
— Война? Вон оно что! — воскликнул старик, нашарил свою палку и так резко вскочил со стула, что удивил всех, знавших его много лет. — Я могу им кое-что порассказать на этот счет. Я был на войне. — Мистеру Макра нечасто выпадала такая возможность поговорить о войне — чаще всего женская половина его семейства успевала заткнуть ему рот.
Размахивая палкой и что-то восклицая, мистер Макра поспешно зашагал к стоявшей поодаль группе мужчин, а поскольку он был глух как пробка и не мог слышать своих оппонентов, те вынуждены были вскоре сложить оружие.
— Эй вы, отчаянные молодые головы, послушайте меня — старика. Не нужна вам эта война. Я-то воевал и знаю. Участвовал и в Семинольской кампании, был, как дурак, и на Мексиканской войне. Никто из вас не знает, что такое война. Вы думаете, это — скакать верхом на красавце коне, улыбаться девушкам, которые будут бросать вам цветы, и возвратиться домой героем. Так это совсем не то. Да, сэр! Это — ходить не жравши, спать на сырой земле и болеть лихорадкой и воспалением легких. А не лихорадкой, так поносом. Да, сэр, война не щадит кишок — тут тебе и дизентерия, и…
Щеки дам порозовели от смущения. Мистер Макра, подобно бабуле Фонтейн с ее ужасно громкой отрыжкой, был живым напоминанием об ушедшей в прошлое более грубой эпохе, которую все стремились забыть.
— Ступай, уведи оттуда дедушку, — прошипела одна из дочерей старика на ухо стоявшей рядом дочке. — Право же, он день ото дня становится все невыносимей, — шепотом призналась она окружавшим ее раскудахтавшимся матронам. — Вообразите, не далее как сегодня утром он сказал Мэри — а ей всего шестнадцать… — Дальше шепот стал еле слышным, и внучка выскользнула из беседки, чтобы сделать попытку увести мистера Макра обратно на его место в тень.
Среди всей этой разгуливающей под деревьями толпы — оживленно разговаривающих мужчин и взволнованно улыбающихся девушек — только один человек оставался, казалось, совершенно невозмутимым. Скарлетт снова поглядела на Ретта Батлера: он стоял, прислонясь к дереву, засунув руки в карманы брюк, стоял совсем один — с той минуты, как мистер Уилкс отошел от него, — и не проронил ни слова, в то время как среди мужчин спор разгорался все жарче. По его губам, под тонкими темными усиками скользила едва заметная улыбка, и в темных глазах поблескивала снисходительная усмешка, словно он слушал забавлявшую его похвальбу раззадорившихся ребятишек. «Какая неприятная у него улыбка», — подумалось Скарлетт. Он молча прислушивался к спору, пока Стюарт Тарлтон, рыжий, взлохмаченный, с горящим взором, не выкрикнул в который уже раз: