Тот зашевелился и попытался что-то сказать. Пользуясь моментом, Гарин просунул горлышко между посиневшими губами и резко запрокинул бутылочку.
Мужчина закашлялся и открыл глаза. Он хватал воздух и махал руками, словно хотел потушить небольшой пожар.
– Бодрит? – спросил Гарин. – Благодари Галочку, что она такая запасливая. А теперь пора.
Он помог мужчине сесть и начал командовать.
– Так! Михаил! Будешь помогать ему. Ты когда-нибудь прыгал на одной ноге, а, приятель?
Константинов не отрываясь смотрел на Гарина. До него никак не доходил смысл его слов. Он не мог поверить, что все это происходит с ним наяву.
– А? – наконец выдавил он.
Гарин снисходительно потрепал его по плечу.
– Ничего. Сейчас вспомнишь. Миша, держи его.
Он поручил Владимира заботам толстяка, забрал у него факел и передал какой-то женщине, выглядевшей так, словно она тоже успела побывать в грязной воде и потом обсохнуть.
– Галина! Действуй!
Сам Гарин прошел вглубь вагона и взял на руки девочку в ярко-синем дождевичке. В такой темноте Константинов, конечно, не мог разглядеть, что он ярко-синий, но почему-то был уверен в этом.
«Ксюша… Он взял Ксюшу на руки…» Константинов оперся на руку толстяка и встал на левую ногу.
– Эй, послушай! Эй! – он чуть не сказал «Гарин», но вовремя осекся.
Гарин обернулся.
– Да? Что случилось?
– Что вы собираетесь делать дальше? – спросил Константинов.
Гарин пожал плечами.
– По-моему, это понятно. Вылезти из этого чертова вагона и побежать по рельсам.
– Ага… Ты же видишь, они постоянно двигаются. Хочешь, чтобы еще кого-нибудь придавило?
Гарин задумался.
– Что ты предлагаешь?
– Я лез по крышам, – сказал Константинов. – Потом сорвался, и… Если бы вы меня не вытащили… Если бы ты меня не вытащил…
– Ладно. Забудь об этом, – Гарин махнул рукой.
– Нет-нет, подожди… Я хочу, чтобы ты знал.
– Знал что?
Гарин повернулся к нему всем телом. Теперь Константинов хорошо видел белокурые пряди, ниспадавшие на пластиковый дождевик.
– Это очень важно, – начал Владимир.
Толстяк крепко сжал локоть Константинова, словно торопил его. Женщина с факелом в руке подошла ближе.
– Я… – сказал Константинов. – Я…
– Ну! – не выдержал Гарин. – Чего ты тянешь?
– Оттуда, с крыши, я кое-что видел. Тела, всюду тела, расплющенные, как муравьи, – Константинов стал горячиться. Он говорил все громче и громче, почти кричал. И то, что Гарин лишь сильнее прижимал девочку к себе, закрывая ей уши, только злило его. – Нельзя вылезать в тоннель, понимаешь? Вагон сдвинется – и ты уже размазан по стенке.
Он хотел протянуть руку и забрать у Гарина Ксюшу, но сдержался. Во-первых, он бы все равно не смог ее нести со сломанной-то ногой. А во-вторых… Пока еще рано.
– И что ты предлагаешь?
– Выбивать окна и перелезать из вагона в вагон.
Словно в подтверждение его слов, пол под ногами снова накренился и стал ходить ходуном.
– Это дольше! – Константинов старался перекричать грохот и лязг, заполнивший все пространство тоннеля. – Но так безопаснее! Нельзя рисковать! У тебя ребенок!
Факел шипел в руках Галины. Языки синего пламени облизывали накрученную на обломок зонта тряпку.
Несколько долгих секунд Гарин смотрел Константинову прямо в глаза. Затем он вздохнул и тихо сказал, ни к кому не обращаясь:
– Думаю, он прав… В тоннеле опасно.
– Конечно, – Константинов кивнул.
Он убрал от себя руку толстяка и опустился на сиденье.
Гарин, подумав, посадил Ксюшу рядом.
– Галина, свети нам! Миша, пошли!
Вдвоем с толстяком они направились в дальний конец вагона.
– Он абсолютно прав, – повторил Гарин и добавил уже тише, так, что никто, кроме Михаила, не мог его слышать. – Вопрос заключается в том, успеем ли мы проломиться через весь состав? Или раньше утонем?
Толстяк положил пухлую руку ему на плечо.
– Андрей… А у нас что? Есть другой выход?
Другого выхода не было.
Денис Истомин ползал по полу в тщетных поисках ингалятора. Вагон раскачивало из стороны в сторону, словно катер, угодивший в шторм, и Денис понимал, что маленький жестяной цилиндрик мог уже сто раз куда-нибудь укатиться, но он не оставлял безуспешных попыток. Остановиться было страшнее всего.
Остановка означает несколько секунд на раздумье, но никаких мыслей, кроме того, что они погибли, в голову почему-то не приходило.
Он сильно досадовал на себя, на Алису, на то, что они забрались в это проклятое метро, хотя, если разобраться, выбора у них не было. Разве кто-нибудь может знать наперед, что случится с ним в следующий момент? Никто.
Поиски ингалятора придавали убегающим минутам хотя бы видимость смысла. Все остальное было бессмысленно.
– Алиса, – сказал он. – Пой что-нибудь.
– Что? – спросила девушка.
Она не сказала «зачем?» Только «что?» Почему он попросил ее петь? Денис и сам не знал. Наверное, это было еще одно бегство от пугающей реальности, как и в случае с ингалятором, который – теперь Истомин уже не сомневался в этом – он так и не сможет найти.
– Что петь? – повторила Алиса.
– Что угодно. Лишь бы я слышал, что ты здесь, со мной.
Он прекрасно понимал, что она и так здесь. Но теперь их разделяла темнота. Густой мрак ощутимо давил на плечи, и Денис не видел лучшего выхода, кроме как наполнить его какими-нибудь звуками.
Впрочем, нельзя было сказать, что они оказались в полной тишине, наоборот, грохот, лязг, шум воды и отчаянные крики отражались от стен тоннеля, точно долбили его. Но это было не то, что он хотел слышать.
– «Когда закончится трофейный „Житан“… – дрожащим голоском затянула Алиса. – Когда закончится дождь…»
– «Нам сказали, что можно идти назад…» – подхватил Истомин.
Они оба очень любили Чижа и однажды сходили на его концерт в СДК МАИ.
Помнится, Дениса поразила совершенно особенная атмосфера концерта. Раньше он часто бывал в дорогих клубах, где крутили в основном танцевальную музыку, но эта музыка разобщала.
Она била в уши и заставляла тела конвульсивно извиваться.
Сверкающие спицы софитов разрезали танцпол, как праздничный торт. Ультрафиолет поливал белую ткань немыслимым космическим светом. К концу первого часа человек переставал соображать, кто он и где находится.