– Но ведь... Это не наш участок. Это уже ближе к калужским...
– Отставить. Как поняли задачу?
В динамиках повисла пауза. Совсем небольшая – в МЧС не принято обсуждать приказы.
– Штаб, понял вас. Разворачиваемся. До связи!
– Отбой!
Ковалев посидел еще немного, невидящим взглядом уставясь в проклятый железный ящик, который вдруг так некстати вспыхнул. Затем снова наклонился к микрофону и нажал кнопку вызова:
– Четвертый экипаж, ответьте штабу! Бурцев!
– У аппарата, шеф!
Ковалев с трудом подавил улыбку. Этот Бурцев верен себе. Его ничем не проймешь.
– Вы там это... – Он не мог четко сформулировать мысль, которую хотел донести до старшего экипажа. Понимал, что это звучит нелепо, наигранно... даже немного фальшиво, – но он должен был это сказать. – Вы там это, ребята... Поосторожней, ладно?
– Делаю запись в бортовом журнале, – отозвался Бурцев. – Начальство проявило трогательную заботу о подчиненных. Дата. Подпись.
Губы Ковалева помимо его воли растянулись в улыбку. На этот раз он не смог ее подавить. Но в следующий момент его голос стал сухим и строгим:
– Приказываю произвести визуальный – подчеркиваю, только ВИЗУАЛЬНЫЙ! – контроль района предполагаемого места происшествия. О результатах немедленно доложить в штаб. Как поняли?
– Понял вас.
«Ну, с богом!» – подумал про себя дежурный. Действительно, чего это он? Просить экипаж спасателей быть поосторожней – все равно что отправлять дочь на панель и умолять ее сохранить девственность.
Работа у них такая. Не пряники ведь перебирают.
Взгляд его снова остановился на обгоревшем основном пульте.
«Черт! Пойдет кто-нибудь за освежителем или нет?»
– Эй, ребята! Есть кто свободный? Я говорю, сбегайте кто-нибудь в магазин, купите освежитель воздуха!
* * *
Десять часов пятьдесят две минуты. Четвертый экипаж.
Константин Бурцев (в бригаде Серпуховского МЧС его называли Кстин) отложил рацию и посмотрел на водителя.
– Ну что, Володя. Разворачивай оглобли. Отчизна ждет подвига! Похоже, в районе двенадцатого километра шоссе Таруса – Калуга открылась очередная амбразура. Закроем ее? Своими молодыми упругими телами?
Володя проворчал что-то неразборчивое, включил сирену и стал осторожно разворачиваться через двойную сплошную.
– Жертвы есть? – оживился врач экипажа, Виктор Пас тухов. Он сидел в салоне и листал журнал «За рулем».
– Если Володя и дальше будет гонять на своей бетономешалке, как Шумахер, то обязательно появятся.
– Ты в Москве на маршрутках не ездил, – парировал Володя.
– А я в Москву и не собираюсь, – беззаботно ответил Кстин. – Только если Шойгу будет мне орден вручать.
– Так, так, так, – насторожился док. – Что значит «тебе вручать»? А нам?
– «Вам»... – передразнил его Бурцев. – Мне, как старшему экипажа, положен орден. А вам – медальки. И то их, наверное, пришлют по почте. До востребования.
– Медаль, орден... Какая разница? Все равно обмывать. – Володя переключился на третью и нажал на газ. Допотопный двигатель уазика быстро раскрутился до максимальных оборотов, и водитель воткнул четвертую.
– Ты посмотри, док! – с восхищением воскликнул старший. – Да он у нас философ! Прямо-таки Сократ!
– Сократ на моем месте давно бы уже плюнул на все и торговал в бане пивом. А я тут вожусь с вами, как с детьми малыми, – беззлобно пробасил Володя, плотный рыжий мужик лет сорока. – Что там такое стряслось? На двенадцатом километре?
– В Ставке пока не знают ответа на этот вопрос. Поэтому решено было послать в тыл врага лучших из лучших. Трех богатырей верхом на верной газонокосилке.
В Москве спасатели ездят на «лендроверах», а в провинции – на микроавтобусах Ульяновского завода. Пусть эта машина не такая комфортабельная и не такая надежная, зато проста и неприхотлива. Кроме того, у нее есть одна замечательная особенность: в ней никогда не бывает холодно. Даже в лютые морозы температура не опускается ниже двадцати градусов, ведь двигатель, считай, расположен в салоне. Но до зимы еще надо дожить. На дворе – июль. Шестнадцатое число.
– Давай, Володя! Разводи пары. Как думаешь, твой самовар не успеет закипеть до двенадцатого километра?
– Исключено. Нам любой подвиг по плечу. Бурцев на мгновение зажмурился, изображая слезы умиления.
– Боже мой! Как это трогательно! Нет, похоже, одним орденом Шойгу не отделается. Тут тремя пахнет. Три ордена и полная канистра настоящего, самого лучшего дегтя – для нашей боевой картофелечистки.
Уазик обиженно накренился в повороте. Они миновали Калиновы Выселки и перед танком, установленным на постаменте, ушли налево, в сторону Дракино.
Пятью минутами раньше здесь промчался Джордж.
* * *
Десять часов пятьдесят две минуты. Аэродром «Дракино».
Мезенцев шел по полю и совершенно не чувствовал тяжести ранца, висевшего за его спиной. Да и стропы, намотанные на руки, совсем не ощущались. Ему казалось, что стоит подуть небольшому ветерку, и он опять поднимется в небо, молодой и легкий.
Инструктор немного перестраховался: попросил пилота зависнуть над самой западной оконечностью поля. Нет, он, конечно, поступил правильно, ему виднее, он же профессионал. Но...
Девяносто – это, как ни крути, девяносто. Мезенцев ухнул вниз камнем. Никакой ветер не смог снести его ни на сантиметр. Он так и ушел на землю – как топор под воду. И приземлился на самом краю летного поля. Теперь ему почти километр тащиться до аэроклуба.
Хотя... Чего он жалуется? Подумаешь, придется немного пройтись. Да если потребуется, он и в Протвино пешком пойдет. А то и до самой Москвы дошагает и не почувствует усталости.
Все-таки упругий адреналиновый душ – великое дело. Время от времени надо давать себе встряску. Надо поддерживать в себе сознание того, что ты – мужчина. Тот факт, что у тебя между ног кое-что висит, ко многому обязывает. Не для того же висит, чтобы просто звенеть? Совсем не для того!
Он рассмеялся. «А ведь последние годы я только и слышал, что этот нежный мелодичный звон. Отовсюду. Включаешь телевизор – сидит диктор с серьезным и печальным лицом. Сидит и звенит. Идет концерт – двухметровый детина с химией на голове что-то противно орет козлиным голосом. Орет и звенит. Какой-нибудь модный выскочка дает интервью – закатывает глаза и надувает щеки. Говорит и звенит. Да и сам я тоже – частенько ПОЗВАНИВАЛ. Да что там „частенько“? Звенел постоянно, как пожарная сигнализация. Нет! Хватит! Теперь все будет по-другому! И чего я злюсь на Наталью? Ведь женщины тоже это слышат. Кругом одни мудозвоны! Попробуй-ка" найди нормального мужика!»