Сердце у Скарлетт вдруг заныло от боли и усталости, когда она подумала о том, какой длинный путь прошла с тех пор. В памяти ее возник образ Скарлетт О’Хара, которая любила ухажеров и красивые платья и намеревалась когда-нибудь — когда будет время — стать такой же настоящей леди, как Эллин.
Слезы вдруг навернулись ей на глаза и медленно покатились по щекам — она стояла и смотрела на Эшли тупо, как растерявшийся ребенок, которому ни с того ни с сего причинили боль. Эшли не произнес ни слова — только нежно обнял Скарлетт, прижал ее голову к своему плечу и, пригнувшись, коснулся щекою ее щеки. Она вся обмякла и обхватила Эшли руками. В его объятиях было так покойно, что неожиданно набежавшие слезы сразу высохли. Ах, как хорошо, когда тебя вот так обнимают — без страсти, без напряжения, словно любимого друга. Только Эшли, которого роднили с ней воспоминания юности, который знал, с чего она начинала и к чему пришла, мог ее понять.
Она услышала на улице шаги, но не придала этому значения, решив, что, должно быть, возчики расходятся по домам. Она стояла, застыв, и слушала, как медленно бьется сердце Эшли. Внезапно он резко оттолкнул ее, так что она не сразу пришла в себя от неожиданности. Она в изумлении подняла на него глаза, но он смотрел не на нее. Он смотрел поверх ее плеча на дверь.
Она обернулась. В дверях стояла Индия, смертельно бледная, с горящими, белыми от ярости глазами, а рядом Арчи, ехидный, как одноглазый попугай. Позади них стояла миссис Элсинг.
Она не помнила, как вышла из конторы. Но вышла она стремительно, тотчас же — по приказанию Эшли; Эшли и Арчи остались в конторе, а Индия с миссис Элсинг стояли на улице, повернувшись к Скарлетт спиной. Скарлетт помчалась домой, подгоняемая стыдом и страхом, и перед ее мысленным взором возник Арчи — Арчи со своей бородой патриарха, превратившийся в ангела-мстителя из Ветхого завета.
Дом стоял пустой и тихий в лучах апрельского заката. Все слуги отправились на чьи-то похороны, а дети играли на заднем дворе у Мелани. Мелани…
Мелани! Поднимаясь к себе в комнату, Скарлетт похолодела при мысли о ней. Мелани обо всем узнает. Индия ведь говорила, что скажет ей. О, Индия с наслаждением ей все расскажет, не заботясь о том, что может очернить имя Эшли, не заботясь о том, что может ранить Мелани, — лишь бы уязвить Скарлетт! Да и миссис Элсинг не заставишь молчать, хотя на самом деле она ничего не видела, потому что стояла позади Индии и Арчи, за порогом конторы. Но болтать языком она будет все равно. К ужину сплетня обежит город. А наутро к завтраку уже все будут об этом знать, даже негры. Сегодня вечером на торжестве женщины будут собираться группками в уголках и со злорадным удовольствием перешептываться: Скарлетт Батлер слетела ее своего высокого пьедестала! И сплетня будет расти, расти. Ничем ее не остановишь. Не остановишь, даже если рассказать, как все было на самом деле, а ведь Эшли обнял ее только потому, что она заплакала. Еще до наступления ночи люди станут говорить, что ее застигли в чужой постели. А ведь все было так невинно, так хорошо! Вне себя от досады Скарлетт думала: «Если бы нас застигли в то рождество, когда он приезжал на побывку из армии и я целовала его на прощание.., если бы нас застигли в саду Тары, когда я умоляла его бежать со мной.., ох, если бы нас застигли в любое другое время, когда мы были в самом деле виноваты, это не было бы так обидно! Но сейчас! Сейчас! Когда он держал меня в объятиях, как друг…» Но ведь никто этому не поверит. Никто из друзей не станет на ее сторону, никто не возвысит голос и не скажет: «Не верю, что она вела себя дурно». Слишком долго она оскорбляла старых друзей, чтобы среди них нашелся теперь человек, который стал бы за нее сражаться. А новые друзья, молча переносившие ее выходки, будут рады случаю пошантажировать ее. Нет, все поверят любой сплетне, хотя, возможно, многие и будут жалеть, что такой прекрасный человек, как Эшли Уилкс, замешан в столь грязной истории. По обыкновению, всю вину свалят на женщину, а по поводу мужчины лишь пожмут плечами. И в данном случае они будут правы. Ведь это она кинулась к нему в объятия.
О, она все вытерпит: уколы, оскорбления, улыбки исподтишка, все, что может сказать о ней город, — но только не Мелани! Ох, нет, только не Мелани! Она сама не понимала, почему ей так важно, чтобы не узнала Мелани. Слишком она была испугана и подавлена сознанием вины за прошлое, чтобы пытаться это понять. Тем не менее она залилась слезами при одной мысли о том, какое выражение появится в глазах Мелани, когда Индия скажет ей, что застала Скарлетт в объятиях Эшли. И как поведет себя Мелани, когда узнает? Бросит Эшли? А что еще ей останется делать, если она не захочет потерять достоинство? «И что тогда будем делать мы с Эшли? — Мысли бешено крутились в голове Скарлетт, слезы текли по лицу. — О, Эшли просто умрет со стыда и возненавидит меня за то, что я навлекла на него такое». Внезапно слезы ее иссякли, смертельный страх сковал сердце. А Ретт? Как поступит он?
Быть может, он никогда об этом и не узнает. Как это говорится в старой циничной поговорке? «Муж всегда узнает все последним». Быть может, никто ему не расскажет. Надо быть большим храбрецом, чтобы рассказать такое Ретту, ибо у Ретта репутация человека, который сначала стреляет, а потом задает вопрос. «Господи, смилуйся, сделай так, чтобы ни у кого не хватило мужества сказать ему!» Но тут она вспомнила лицо Арчи в конторе лесного склада, его холодные, светлые, безжалостные глаза, полные ненависти к ней и ко всем женщинам на свете. Арчи не боится ни бога, ни человека и ненавидит беспутных женщин. Так люто ненавидит, что одну даже убил. И он ведь говорил, что расскажет все Ретту. И расскажет, сколько бы ни пытался Эшли его разубедить. Разве что Эшли убьет его — в противном случае Арчи все расскажет Ретту, считая это своим долгом христианина.
Скарлетт стянула с себя платье и легла в постель — мысли ее кружились, кружились. Если бы только она могла запереть дверь и просидеть всю жизнь здесь, в безопасности, и никогда больше никого не видеть. Быть может, Ретт сегодня еще ничего и не узнает. Она скажет, что у нее болит голова и что ей не хочется идти на прием. А к утру она, быть может, придумает какое-то объяснение, хоть что-то в свою защиту, подо что так просто не подкопаешься.
«Сейчас я об этом не буду думать, — в отчаянии сказала она себе, зарываясь лицом в подушку. — Сейчас я об этом не буду думать. Подумаю потом, когда соберусь с силами».
Она услышала, как с наступлением сумерек вернулись слуги, и ей показалось, что они как-то особенно тихо готовят ужин. Или, быть может, так ей казалось из-за нечистой совести? К двери подошла Мамушка и постучала, но Скарлетт отослала ее прочь, сказав, что не хочет ужинать. Время шло, и наконец на лестнице раздались шаги Ретта. Она вся напряглась, когда он поднялся на верхнюю площадку, и, готовясь к встрече с ним, призвала на помощь все свои силы, но он прошел прямиком к себе в комнату. Скарлетт облегченно вздохнула. Значит, он ничего не слышал. Слава богу, он пока еще считается с ее ледяным требованием никогда не переступать порога ее спальни, ибо если бы он увидел ее сейчас, то сразу бы все понял. Она должна взять себя в руки и сказать ему, что плохо себя чувствует и не в состоянии пойти на прием. Что ж, у нее есть время успокоиться. Впрочем, есть ли? С той страшной минуты время как бы перестало существовать в ее жизни. Она слышала, как Ретт долго ходил по своей комнате, слышала, как он обменивался какими-то фразами с Порком. Но она все не могла найти в себе мужество окликнуть его. Она лежала неподвижно на постели в темноте и дрожала.