Круглолицый не обращал на нее внимания. Как и на меня, впрочем. Он отломил кончик ампулы, наполнил один из шприцев. Ахмет подошел к Эльзе, сжал ее руку, закатал рукав. Круглолицый вонзил иглу под кожу, сделал инъекцию. Эльза резко побледнела, закусила губу. Я следила за происходящим, как завороженная.
Закончив с Эльзой, круглолицый повернулся ко мне и усмехнулся:
– А ты, племянница, не думай, что отсидишься. Сейчас ты увидишь, как действует на людей эта сыворотка, а потом мы с тобой тоже поговорим. И я посмотрю, умеешь ли ты говорить о чем-нибудь, кроме голубцов!
Эльза тем временем порозовела, глаза ее потемнели от расширившихся зрачков, на лбу выступила испарина.
– Я смотрю, сыворотка начала действовать! – оживился круглолицый. – Ну что ж, начнем, мадам! Как вас зовут? Только на самом деле, псевдонимы мне не нужны!
– Эльза, – равнодушным тоном ответила женщина. – Это мое настоящее имя. Мои родители были из поволжских немцев. Девичья моя фамилия Пройслер, но я рано вышла замуж и взяла фамилию мужа – Мартынова, так что теперь я Эльза Мартынова…
– Хорошо, больше не надо! Теперь посмотрим, насколько вы правдивы. Сколько вам лет?
Эльза на мгновение замешкалась, но затем проговорила резко и отрывисто, словно слова сами вырвались изо рта:
– Сорок один… но через месяц будет сорок два.
– Очень хорошо. А теперь перейдем к делу, к тому, что меня на самом деле интересует. Что вы знаете о снегире?
– Снегирь – такая птичка, – выпалила Эльза не задумываясь. – Прилетает зимой, грудка красная…
Вдруг она запрокинула голову и запела:
– За окошком снегири греют куст рябиновый…
– Заткнись! – взвыл круглолицый. – Замолчи сейчас же!
– Вы спросили… – тусклым голосом проговорила Эльза.
– Я тебя спросил не об этом… – Он мрачно взглянул на женщину и продолжил: – Что вы делали в том офисе?
Эльза побледнела, вжалась в кресло и заговорила совсем другим, взволнованным и вибрирующим голосом:
– Мне приказал Учитель. Он приказал мне принести то, что ему очень нужно, то, что он искал сотни лет. Я послушно исполняю волю Учителя…
– Что за бред? – сказал круглолицый. – Какой еще учитель? Какие сотни лет?
– Учитель будет недоволен… – забормотала женщина. – Учитель покарает вас…
– Ох, как я испугался! – хмыкнул мужчина. – Прямо поджилки задрожали! Еще раз спрашиваю: кто такой учитель?
– Учитель – это… – Эльза хотела сказать еще что-то, но губы ее затряслись, по подбородку потекла ниточка слюны, глаза потухли, в них проступило бессмысленное сонное выражение, и все лицо оплыло, как подтаявшая свеча.
– Черт, – выдохнул круглолицый, – как неудачно! Сыворотка подействовала слишком быстро, теперь от нее нет никакого прока…
Он повернулся ко мне и проговорил резким, раздраженным тоном:
– Видишь, что бывает с теми, кто чересчур упирается? Сейчас я займусь тобой. Может быть, ты предпочитаешь сохранить рассудок и сама расскажешь все, что знаешь?
– Да я правда ничего не знаю… – ответила я искренне. – Только, боюсь, вы мне не поверите…
– Правильно боишься! – подтвердил круглолицый. – Я тебе не верю! Придется попробовать на тебе сыворотку правды!
В это время за его спиной бесшумно приоткрылась дверь, которую я раньше не замечала. В комнату вошел пожилой человек, одетый со старомодной тщательностью и, пожалуй, даже с изяществом. На нем было черное кашемировое пальто, шелковый шарф. Но самым заметным, самым важным в его облике были глаза – темные, выразительные, завораживающие. Я почувствовала, что эти глаза затягивают меня, как два бездонных колодца… у меня больше не стало своей воли, своих мыслей – я готова была делать все, что он прикажет мне.
Пожилой человек отвел глаза, и ко мне снова вернулась способность рассуждать.
Во-первых, я вспомнила, где видела этого человека: мы встречались в доме-музее писателя Скабичевского…
Затем я удивленно перевела взгляд на своих мучителей.
Круглолицый стоял спиной к пожилому незнакомцу и еще не видел его, но Ахмет… Ахмет стоял к нему лицом, но ничего не делал, ничего не говорил. Он застыл, как каменное изваяние, на его лице было странное выражение растерянности и удивления.
– Ахмет, шприц! – приказал круглолицый.
Ахмет не шелохнулся.
Шеф удивленно повернулся к нему, и тут заметил, что в комнате появился пожилой незнакомец.
– А это еще кто? – Он потянулся к пистолету, но загадочный человек погрозил ему пальцем и негромким, густым, завораживающим голосом проговорил:
– Раз-два, раз-два, тяжелеет голова… три-четыре, три-четыре, веки стали словно гири…
– Что за черт… – протянул круглолицый вялым полусонным голосом. – Кто ты такой…
В руке у старика возникли золотые часы на цепочке. Часы медленно, ритмично раскачивались, и круглолицый человек послушно следил за ними взглядом.
– Пять-шесть, пять-шесть, лучше будет вам присесть… – продолжил старик свою считалку, и круглолицый послушно опустился на пол, привалившись спиной к ножке стола.
На лице его проступило выражение глубокого покоя и умиротворения, глаза закрылись, и он безмятежно заснул.
Ахмет, который все еще стоял как изваяние, сделал несколько шагов вперед, словно заводная кукла, и сел рядом со своим шефом. Его мрачное агрессивное лицо разгладилось, стало по-детски беззащитным и мягким, губы тронула улыбка. Как ребенок, он засунул в рот большой палец левой руки, пару раз чмокнул и тоже заснул.
Убедившись, что оба тюремщика спят, таинственный старик подошел к Эльзе и проговорил:
– Надеюсь, ты ничего лишнего им не сказала?
Лицо Эльзы на какое-то мгновение стало осмысленным, она едва слышно прошептала:
– Учитель… ты пришел… я знала… – но тут же рот снова безвольно приоткрылся, по подбородку побежала слюна, а глаза стали пустыми и бессмысленными.
– Жаль, кажется, я опоздал… – проговорил он, ни к кому не обращаясь. – Они вкололи ей скополамин…
– Она ничего им не сказала, – ответила я на его вопрос вместо Эльзы. – Потом они сделали ей инъекцию «сыворотки правды»…
– Вижу. – Старик достал из кармана складной нож, перерезал ремни, крепившие Эльзу к креслу, затем повернулся ко мне.
– Надеюсь, вы не оставите меня здесь? – спросила я, испуганно глядя то на старика, то на спящих мучителей.
– Нет, конечно, не оставлю, – ответил он каким-то странным тоном и разрезал мои путы. – Но нам нужно скорее уходить отсюда.
Он помог Эльзе подняться из кресла. Она двигалась послушно, как марионетка, но глаза ее по-прежнему были пустыми, а лицо – лишенным всякого выражения.