– Не распускай слюни. Марш на место. Какие сейчас девки, когда налеты один за другим? За небом следи и не зевай.

Часа через два, ближе к вечеру, катера медленно двинулись в сторону Волги.

«Ну и черт с вами со всеми! – злился Костя. – На час жалко было отпустить. Может, мы никогда больше не увидимся. И Надька хороша, поверила записке, не могла прибежать проститься».

Катер, едва не вылезая на мель, обошел еще дымившийся, разбитый бомбой буксир. Задняя часть небольшого судна представляла собой месиво обломков, посреди которых торчал массивный, расколотый надвое двигатель, забрызганный чем-то бурым, то ли засохшим отработанным маслом, то ли кровью. Пожар на судне уже потушили, но из трюма выбивалась струйка дыма, пахло горедым.

На берегу кучка людей ровняла лопатами песчаный холм, братскую могилу. Вместо пирамидки со звездой, сколотить которую у экипажа не было возможности, на холм поставили массивный, согнутый сильным ударом якорь.

– Пятеро морячков, – посчитал людей на берегу санитар Скворцов. – На таких буксирах экипажи не меньше чем человек десять. Выходит, половину команды закопали.

Никто на его слова не отреагировал. Все пять катеров прошли мимо на тихом ходу, словно серые тени. Подступали сумерки. Разрезая полутьму, впереди взвилась ракета, где-то бухали взрывы. Наверное, уже вовсю обстреливали переправу.

Глава 8 На переломе

Накал боев в ноябре не уменьшался. Средства информации обеих сторон утверждали, что противник выдохся. В советских газетах приводили отрывки из писем, найденных в карманах убитых немцев. Они жаловались родным на тяжести войны, упорство русских, вшей и сырые подвалы, где приходится ночевать неделями. Судя по таким письмам, боевой дух 6-й армии Паулюса резко упал.

Все эти статьи звучали не слишком убедительно. Большие и малые группировки, нередко при поддержке танков, теснили наши части к Волге. Перебежчиков со стороны немцев тоже не наблюдалось. Солдаты 6-й армии по-прежнему хорошо снабжались, имели достаточно боеприпасов и считали, что русские долго не продержатся.

Сплошной линии обороны, как это было в сентябре, у русских уже не существует. Когда пойдет лед, они останутся без боеприпасов и еды. Немецкие офицеры поднимали дух своих солдат, показывая на узкую линию траншей и развалины на берегу – последний рубеж обороны.

– Забились в свои норы и не вылезают, – объясняли они своим подчиненным. – Какие из них вояки, если тухлую конину за лакомство считают. А сдаваться в плен боятся, комиссарами запуганы.

Это также не соответствовало действительности. Со стороны измотанной боями и тяжелыми потерями 62-й армии наносились непрерывные контрудары. Бойцы и командиры уставали от гнетущего ожидания смерти и находили облегчение в бою. Когда нажимаешь на спусковой крючок и убиваешь врага, меньше думаешь о собственной жизни.

Для того чтобы облегчить положение группы войск полковника Горохова (шесть тысяч бойцов), сражавшейся практически в окружении, была предпринята операция по захвату поселка Латошинка. Он находился на правом фанге обороны и примыкал к северной части города.

Замысел операции был таков: высадить по несколько подразделений в северной и южной частях поселка, окружить его и уничтожить там немецкие подразделения. В операции, кроме других судов, принимали участие бронекатера первого дивизиона, с которым второй дивизион Кращенко иногда взаимодействовал. Но работали они в основном на разных участках.

На два бронекатера первого дивизиона были установлены реактивные установки «катюши», высадку десанта поддерживала артиллерия. Но организована была операция наспех. Характерный пример – несколько полевых орудий погрузили на одно судно, а снаряды к ним – на другое. В результате гибели одного из судов орудия остались без снарядов.

Недооценили и силы противника. Моряки и десантники действовали решительно, сумели высадиться, отбросить немцев. Но сильным огнем артиллерии были повреждены два парохода, разбито и утоплено несколько других судов. Десант вел бой в окружении, отбивая атаки не только пехоты, но и танков.

Кращенко получил приказ выделить два бронекатера. Лично возглавить их, снять часть десанта, эвакуировать раненых. Капитан-лейтенант вышел в ночь на катерах «Смелый» и «Шахтер». Бои, которые продолжались в этом районе уже три дня, заставили немцев подтянуть дополнительные силы. Десант был отрезан от берега, но этого никто не знал. Разведку провели наспех, немцы не слишком высовывались, а сам Кращенко в ситуацию не вник.

Считал, что десантники ждут его катеров, поддержат огнем, и все будет проведено четко, как и во время операции у Купоросного. Конечно, предстоял бой, но Кращенко был настроен решительно. Не знал он только одного, что река в этом месте находится под прямым прицелом немецкой артиллерии.

Кращенко шел на бронекатере «Смелый». На «Шахтере» был более надежный, недавно отремонтированный двигатель, но командовал им лейтенант Зайцев, которого капитан-лейтенант не переваривал, считая, что тот его подсиживает. Сейчас он хотел доказать, что умеет воевать не хуже Зайцева или Морозова, которые имели наибольший авторитет в дивизионе.

Оба бронекатера двигались налегке, если не считать боеприпасов для десантников. Кращенко, в общем, действовал правильно. Шел, не развивая полного хода, надеясь проскользнуть к берегу незамеченным. Над рекой, в преддверии мороза, висел ночной туман, который помогал идти скрытно. Вдалеке раздавалась стрельба, но на участке предстоящей высадки было тихо.

Лейтенант Зайцев, гораздо более опытный, чем Кращенко, почуял опасность и связался по рации с командиром дивизиона:

– Не надо вдвоем приближаться. Если не стреляют, то фрицы берег оседлали. Давайте я вперед пойду.

Кращенко приказал уменьшить ход, но не знал, что делать дальше. Ему хотелось верить, что десантники отбили немцев, держат прибрежную полосу и ждут катеров. Но вынужден был прислушаться к словам Зайцева. Удержался, чтобы по привычке не съязвить в адрес лейтенанта, и решительно ответил:

– Я пойду впереди. Увеличиваем дистанцию, держитесь в ста пятидесяти метрах позади меня.

Опасения лейтенанта оправдались. Взвилось несколько ракет подряд, и с берега открыли огонь полевые пушки и минометы. Туман не давал артиллеристам прицелиться точно. Силуэт корабля расплывался, но снаряды и мины падали настолько часто, что в первые же минуты катер получил несколько попаданий.

– Огонь! – скомандовал Кращенко.

Ударили оба орудия и спаренный ДШК. Теперь вспышки ясно показывали немецким артиллеристам цель. Была ли команда открыть огонь ошибкой или нет – трудно сказать. Возможно, капитан-лейтенант надеялся прорваться к берегу и подавить огневые точки.

Командир «Смелого», мичман Игнат Сорокин, едва не застонал, слыша, как попадания снарядов сотрясают катер. Но на борту руководил комдив, Сорокину осталось лишь подчиняться.

После недолгого колебания приказал открыть огонь Зайцев. Он понял, что высадка не получится. Если в ночном бою у Купоросного помогали бойцы с плацдарма и артиллерия с острова, то здесь корабли не имели никакой поддержки. Более того, молчали десантники, на помощь которых рассчитывали. Если они не сумели ударить с тыла, помогая идущим на выручку катерам, то их отрезали далеко от берега, а может, и уничтожили.