— Я уже в Сан-Антимо, Давид приедет сюда. Здесь безопасно. Завтра ты о нем услышишь. Все, мне пора идти.
Целый день я ходила за Юлией, таская сумки с покупками. Когда вечером я вошла в номер, на телефоне мигал огонек автоответчика. Адам Бейтс извинялся, что вчера его не было дома, и просил меня зайти: в субботу утром он свободен. В это время Юлия собиралась пойти в салон красоты и сделать шоколадное обертывание, поэтому время у меня было. Позвонила Адаму, и мы договорились о встрече.
Ночью мне приснилось, будто охотники загнали Фриду в ловушку и собирались прикончить. А я не могла ей помочь, у меня в руках был пластиковый водный пистолет. Иногда Фрида исчезала и на ее месте появлялся Давид. Без четверти пять зазвонил телефон.
— Ты хотела со мной поговорить. — Казалось, Давид простужен, так хрипло звучал его голос.
— Да. — Я рассказала ему о предложении Гезолиана. — Ты вступишь в эту игру?
— Что ты имеешь в виду?
— Гезолиану кажется, что он готовит тебе ловушку, но я хочу сама заманить его туда. Ты хотел выяснить, откуда он взял изотоп СР-девяносто. Мы заставим его рассказать об этом. Неужели ты раньше никогда не ходил по краю? Гезолиан собирается приехать в Финляндию на свадьбу Юлии и Сюрьянена. Приезжай и ты.
— У тебя есть какой-то план?
— Нет пока, но впереди целых два месяца. Придумаем что-нибудь. Ты долго будешь там, где сейчас?
— Не слишком. На Пасху собираюсь приехать к сыну. Можно будет заодно заехать в Финляндию. Я сообщу тебе. — Давид замолчал, глубоко вздохнул и произнес, понизив голос: — Хилья, я так скучаю по тебе. Я просто не уверен, что и дальше могу так рисковать, ведь у меня есть Дейвидас, а у него, кроме меня, никого нет. Давай все обсудим при встрече, увидимся как-нибудь после Пасхи. Ждать недолго, всего каких-нибудь пару недель. Ты сможешь выкроить для меня несколько часов?
Я обещала постараться и нежно попрощалась. Был ли Давид один, когда говорил со мной, или рядом стоял Яан Ранд и слушал? Никогда не имела привычки лепетать по телефону нежности, но сейчас поймала себя на том, что говорила с Давидом, как влюбленная школьница. Надежды уснуть снова не было, я оделась и отправилась в фитнес-зал гостиницы, открытый круглосуточно.
Я хорошо позанималась, затем так плотно позавтракала, что Юлия даже приоткрыла от удивления рот, увидев, сколько я всего съела, и отправилась на метро на Мортон-стрит. Юлия попросила меня помочь упаковать вещи, и я обещала вернуться к обеду. На чемоданах с покупками, наверное, придется попрыгать, иначе не закроются.
На этот раз дверь распахнулась, стоило мне только нажать на кнопку звонка. Адам Бейтс вышел мне навстречу и радостно расцеловал в обе щеки. Он отрастил бороду, и от него пахло лимонными леденцами.
Во дворе цвели нарциссы, кроны деревьев пышно зеленели. Дом был отремонтирован: Адам с женой Ванессой не только покрасили стены, но и привели в порядок все внутренние помещения, поскольку после тети Мари везде царила ужасная разруха и беспорядок.
— Представляешь, она хранила рецепты, выписанные в восьмидесятых годах. Кухонные шкафы покрылись плесенью, и в них не было ничего, кроме сахарной пудры, высохшего сыра тофу и кофе. В начале следующей зимы мы планируем устроить ретроспективную выставку ее памяти, но, как я тебе говорил, ты можешь взять на память какие хочешь картины. Она любила тебя, потому что ты не слишком навязывалась ей с дружбой и не читала мораль. Следующий после тебя жилец постоянно капал ей на мозги о вреде наркотиков, она довольно быстро выставила его вон и больше уже никого к себе не брала. После твоего отъезда ни о тете, ни о доме никто не заботился.
— Наркомана нельзя вылечить, если он сам не хочет, — произнесла Ванесса Бейтс, выйдя в сад.
Она была на сносях. Смуглое лицо, окруженное копной черных как смоль волос, и тонкая фигура, которой, казалось, было не под силу носить такой огромный живот.
— В июне родится сын, — пояснила она, заметив мой взгляд. — Твою бывшую комнату мы оборудовали под детскую.
Когда-то я лежала в этой комнате, приходя в себя после аборта, и ругала себя, что не проверила надежность презерватива. Бейтсы пригласили меня в дом. Внутри пахло ремонтом и, хотя они не делали перепланировки, все казалось уже другим. Я прошлась по комнатам, из вежливости восхищаясь новыми обоями и паркетом. Прежний беспорядок нес в себе особое очарование: в углу можно было натолкнуться на уснувшего поэта или художника, на кухне найти ведро свежих устриц. А теперь дом стал обычным стандартным американским жилищем, в котором и глазу не за что зацепиться.
Дух бывшей хозяйки ощущался только в подвале, где хранились картины Мари. В основном полотна были огромные, площадью не меньше пяти-шести квадратных метров. Художница давала им дикие, неожиданные названия вроде «Битва носов» или «Смерть тысячи червей», возможно полагая привлечь этим покупателей. Ванесса читала названия вслух.
— Давид, — вдруг произнесла она.
Холст оказался небольшим, примерно пятьдесят на сто сантиметров, и хотя Мари сильно изменила пропорции оригинала, чрезмерно увеличив половые органы, сходство со статуей Микеланджело прослеживалось безошибочно. Те же большие глаза, полные грусти и недоверия, то же задумчивое лицо.
— Когда она создала эту картину?
— Два с половиной года назад. — Адам проверил по каталогу. — Она съездила в Италию и просто заболела этой страной. Даже нарисовала Сикстинскую Мадонну и…
— А точная дата на ней стоит? — неожиданно для себя самой спросила я.
И вздрогнула, когда Адам ответил. В этот самый день я встретила своего Давида. Не картина, а знак свыше.
— Можно, я возьму ее? Она небольшая, и ее будет удобно везти.
— Ты предпочитаешь абстрактной живописи изобразительное искусство? — улыбнулась Ванесса.
— Нет, у меня нет особых предпочтений, просто мне понравилось именно это полотно.
Адам принялся запаковывать картину, а его жена поглаживала живот, успокаивая брыкающегося внутри малыша. Они пригласили меня остаться на обед, но мне пора было возвращаться в гостиницу. Я вышла во двор и словно вернулась в прошлое. На солнечной лужайке лежал старый кот Агнус и неторопливо вылизывал шерстку. Я погладила его; он, похоже, узнал знакомый запах и довольно замурлыкал в ответ.
Только в метро я сообразила, что не смогу повесить эту картину ни в Лэнгвике, ни в квартире на Бульваре, уж слишком много она рассказала бы обо мне. Видимо, придется снова прибегнуть к помощи бабушки Вуотилайнен. У нее много различной живописи, к тому же ей давно известно, кому принадлежит мое сердце. Вряд ли, конечно, картина в ее вкусе, но бабушка поймет мой выбор.
Вернувшись в гостиницу, набрала номер Гезолиана.
— Добрый день, это Хилья. Я всю ночь думала над вашим предложением. Знаете, я не могу забыть, как Давид ушел, оставив меня один на один с трупом. Я принимаю ваше предложение.