— Видите ли, Серж, иногда наши желания исполняются, но счастья нам это не добавляет.
— Вы правы.
Он отмечает ее царственную осанку, наметанным глазом опытного ловеласа определяя, что в этой царственности нет ни грамма актерства, похоже, эту женщину вообще не заботит, как она выглядит со стороны.
«В ней нет жеманства. Она не вульгарна. Она умна и, несомненно, знает себе цену. Именно такую я всегда искал. Кого она мне напоминает?»
— У вас здесь, должно быть, очень красиво летом?
— Да. Сами увидите. Ведь вы будете навещать меня?
— Я никогда не загадываю так далеко вперед.
— Наверное, вы правы, но это — особенный случай.
— Кто знает, кто знает…
Они входят в лифт. Градский стоит совсем рядом, и Дане хочется раздавить его, как ядовитое насекомое, но она продолжает улыбаться. Его сводит с ума ее улыбка и запах духов, но он боится вспугнуть ее. Он вдруг понимает, что эта женщина уже значит для него очень много.
«Я влюбился, как мальчишка. Полно, а влюблялся ли я в юности? Глядя на мать, ничего, кроме презрения, я к женщинам не испытывал. Так что же это?»
Лифт остановился на третьем этаже. Они идут по коридору, в конце которого виден пост охраны и массивная металлическая дверь.
— Что это?
— Минутку терпения, сейчас увидите. — Градский сжимает ее ладонь. — Мы у цели. Петя, отключи сигнализацию и камеры слежения.
Дверь открывается, и Градский жестом приглашает Дану войти. Охранники озадаченно переглядываются.
Дана осматривается. Помещение небольшое, впереди видна еще одна дверь. Градский набирает код и прикладывает руку к стеклу детектора. Дверь открывается с легким шипением.
— Прошу вас.
Дана входит и замирает. Это довольно большая, хорошо освещенная комната, заставленная витринами и стеллажами, полки которых задрапированы бархатом разных цветов. А на бархате покоятся украшения. У Даны дух захватило при виде этих несметных сокровищ.
— Это все настоящее?
— Конечно. — Градский берет ее за локоть и подталкивает вперед. — Смотрите, Анна. Эти сокровища мало кто видел, да почти никто. Здесь — только оригинальные вещи и настоящие камни. С годами ко мне пришло понимание того, что только драгоценности никогда меня не предадут.
— Возможно, по-своему вы правы.
Дана медленно идет вдоль витрин. Украшений слишком много, они такие роскошные, что у нее кружится голова при одной мысли о том, сколько они могут стоить.
«Конечно, что для него миллион или два, или даже десять? Это для нормальных людей сумма несусветная, а для Градского… Вот уж никогда бы не подумала, что в нашей стране можно столько наворовать».
— Эту коллекцию начал собирать еще мой дед. — Градский садится в кресло и наблюдает за Даной. — Старик был большим эстетом. Он долго работал в НКВД, громил остатки дворянства, и некоторые вещдоки осели у него. Например, вон та лягушка работы Фаберже — да-да, именно та, которую вы держите. Нравится? Это золото, платина, бриллианты, сапфиры и изумруды, травянистые колумбийские изумруды. Ведь при обыске всегда может затеряться мелкая вещица… Вам нравится эта безделушка?
— Нравится. Вот уж не думала, что лягушка может быть такой красивой.
— Вы правы. Именно это и хотел объяснить нам мастер. Знаете, мой отец, будучи на большой должности, тоже кое-что добавил к коллекции. А я смог увеличить ее до таких вот размеров. Для меня привозят редкости со всего мира. Скажите, Анна, есть ли в мире украшение, которое вам хотелось бы получить больше всего на свете?
— Есть. Но это, наверное, красивая сказка… Подвески Анны Австрийской, те самые, что она подарила герцогу Бэкингему.
— Неподражаемо! — Градский вскочил с кресла. — Вы так романтичны. Жаль, этих подвесок у меня нет, да и зачем они нужны? Теперь их не носят. Но несколько вещиц, некогда принадлежащих Анне Австрийской, у меня имеется. Вот, извольте. Это колье и серьги, сапфиры и бриллианты. Но вам больше подошли бы изумруды — к вашей коже, к зеленым глазам… Только изумруды.
Сергей Иванович чувствовал, что еще минута — и он не сможет больше сдерживаться. Желание переполняло его. И не просто желание обладать удивительной женщиной. Нет, он хочет, чтобы она навсегда принадлежала только ему одному, словно еще один экспонат его коллекции драгоценностей. И блеск золота сейчас показался ему холодным и ненастоящим. Он был готов отдать все, что имеет, за право обладать этой красавицей.
«Анна Австрийская, говорят, была воистину прекрасна. Возможно, разговоры о реинкарнации — не просто досужая болтовня? Эта царственная осанка, с ней надо родиться. Анна Австрийская. Я должен получить ее».
— Если вы хотите, я отдам вам сапфиры.
— Ну, что вы! Они дороги вам, я знаю коллекционеров, собирательство — это просто мания.
— Нет. Они не настолько дороги мне. Я хочу, чтобы вы взяли их.
Дрожащими руками Сергей Иванович застегнул замочек колье на шее Даны, потом вдел ей в уши серьги.
— Удивительно! Такое впечатление, что они всегда принадлежали вам!
Сергей Иванович перевел дыхание. Он не может отказаться от нее. И пусть катятся к черту все сокровища на свете. Он обнял Дану и приник к ее губам, как страждущий в пустыне приникает к источнику в оазисе. Поэтому и не почувствовал легкого укола у основания шеи. Он был слишком увлечен.
— Думаю, нам пора.
— В следующий раз я подарю вам изумруды. — Сергей Иванович с трудом переводит дыхание. Нет, он не станет торопиться. Эта женщина того стоит. — Как жалко, я завтра уезжаю… Хотите поехать со мной в Варшаву?
— Ну, что вы! У меня свои планы. У меня есть неотложные дела.
— Вам стоит только намекнуть — и все сделается само собой. Мои возможности огромны. Вы даже не представляете, насколько…
— Серж, вы очень милый. Но свои проблемы я привыкла решать сама.
— Это невероятно. Я буду звонить вам, хорошо?
— Вот номер моего сотового. Впрочем, чаще всего я нахожусь вне зоны досягаемости.
— Тогда вы мне звоните. Мы встретимся, когда я вернусь?
— Я вам это обещаю. А сейчас мне пора. Наверное, гости уже расходятся.
— Позвоните мне сегодня? Я буду ждать.
— Вы романтик, Серж. Я позвоню вам, если вы хотите пожелать мне спокойной ночи.
Они возвращаются в зал. Дана выходит в холл, где предупредительный слуга помогает ей облачиться в шубку. Сергей Иванович так и остался стоять на лестнице, ведущей к лифту. Он вдруг почувствовал себя одиноким и брошенным.
«К чему мне все это? Ведь только она имеет значение — Анна. Моя Анна. Уехать бы куда-нибудь отсюда вместе с ней. И провести остаток дней, держа ее за руку. А эти, здесь, — пусть грызутся и дальше. Это, в конечном итоге, неважно».