К несчастью, содержимое всех этих аккуратно завязанных мешков мне надо было вывернуть себе на ноги – чтобы исследовать его.
– Береги руки! – предупредил Гиттенс. – Крысы могут враз оттяпать пальцы.
Я вскрикнул и отдернул руку, протянутую к одному прорванному мешку.
– Шучу, – сказал Гиттенс. – Крысы, конечно, случаются, но они тут сытые, не агрессивные.
Пока я скрупулезно перебирал всякую дрянь и мерзость, Гиттенс философствовал:
– Ну что, теперь переменил мнение о своем дружке Брекстоне?
– Другом я его никогда не считал, это вы преувеличиваете. Но я действительно утратил последние иллюзии на его счет. Зато вы про его истинное лицо знали уже давно, по меньшей мере десять лет!
– Да, знал. Пожалуй, даже больше десяти лет. Что он негодяй последний – это я в нем почувствовал, когда он еще мальчишкой был.
– Я имел в виду момент убийства Траделла.
– Почему ты переводишь разговор на Траделла?
Я оторвал взгляд от содержимого очередного мешка и посмотрел вверх, на Гиттенса.
– Я беседовал с Хулио Вегой.
– Вот как!
– Да, мы с Келли были у него.
– И когда же?
– На днях.
Это сообщение не могло быть новостью для Гиттенса. Даже Лауэри уже давно в курсе. Однако Гиттенс счел нужным разыграть удивление.
– Я выяснил, что Данцигер перед смертью вернулся к расследованию убийства Траделла. И мне стало любопытно, что так заинтересовало Данцигера в том всеми позабытом деле.
– И что же Вега вам с Келли рассказал?
– Он признался, что Рауль был вашим информатором.
Гиттенс загадочно усмехнулся.
– Это правда? – спросил я.
– Если не для протокола, то да, правда.
– Как вышло, что вы с Хулио никому об этом не сказали?
– Кому – никому?
– Судье. Или прокурору.
– Кто должен был знать, тому сказали.
– В том числе и прокурору.
– Выразимся так: мы с Вегой сделали так, как лучше. Лучше для дела и для покойного Арчи. Мы видели гнездо преступности. И мы сделали все, чтобы уничтожить его.
– Так сказали вы прокурору правду или нет?
– Мы сделали так, как считали лучше.
Я притворялся, будто копаюсь в мусоре. А сам лихорадочно соображал. Наконец я спросил:
– Почему вы не хотели предоставить суду Рауля? Разве это было так сложно?
– Ты на что намекаешь?
– Ни на что. Просто спрашиваю. Возможно, предъяви вы суду Рауля, дело бы не оказалось у пса под хвостом!
Я повернулся и встретился глазами с внимательными глазами Гиттенса.
– Я пробовал его найти, – сказал Гиттенс. – Изъездил-излазил всю округу. Но так и не обнаружил его. Хулио сказал судье правду – Рауль как в воду канул.
– А как его звали на самом деле?
– Понятия не имею. Ты путаешь наводку стукача с подсказкой брокера, который сидит в кабинете с двумя секретаршами. Нам приходится общаться со скользкой публикой – с парнями, которые сегодня здесь, а завтра там. У них имен больше, чем у тебя носков. У Рауля не было ни настоящего имени, ни настоящего адреса. И уж тем более никакого телефонного номера. Вот и ищи его! Представь себя на моем месте – много бы ты нашел за неделю? Можно было и год искать с тем же успехом! Рауль больше никогда не появлялся. Сгинул без следа.
Я молчал.
– Мы все правильно сделали, – продолжал Гиттенс. – А судья все нам обосрал. Не врубился в ситуацию.
– Возможно. Однако и вы хороши – правду от судьи утаили.
– Брось, Бен, это детский сад!
– Извините за настырность, но я хочу докопаться до истины.
– Докапывайся, я разве против? Пойми, застрелили полицейского, притом моего хорошего друга. Харолд Брекстон разнес его голову на куски. И что прикажешь мне делать? Играть в честность вопреки разуму? Бежать к судье и признаваться: «Извините, ваша честь, Хулио Вега назвал своим моего стукача, которого он в глаза никогда не видел! Ваша честь, вы обязаны признать, что одна запятая в деле стоит не на месте, и на основании этого немедленно отпустить убийцу моего друга на все четыре стороны!» Бен, ты бы на моем месте поступил именно так?
Он поднял с земли обломок бетона размером с яблоко и в сердцах метнул его в стену. Бац!
Немного успокоившись, он сказал:
– Да кто ты вообще такой, чтобы читать мне нотации? Сам-то ты разве сказал правду, когда приехал в Бостон? Разве ты, воплощенная Честность, выложил нам всю правду-матку про самоубийство своей матери? Разве ты рассказал нам про то, зачем Данцигера понесло в ваши края? А ведь следствию знать это было просто необходимо! Нет, ты раскинул мозгами и поступил так, как считал лучше. Вот в каких интересных отношениях с правдой ты находишься!
– Да, вы правы. Прошу прощения. Не мне искать соринку в вашем глазу...
– Я мог бы от тебя, Бен, ждать большей благодарности! Как-никак именно мой информатор – Андрэ – помог обнаружить истину. А до этого события поворачивались так, что ты схлопотал бы пожизненное заключение и заживо сгнил в Уолполе!
– Вы совершенно правы. Приношу мои извинения. Я не по чину расчирикался.
Гиттенс стоял у контейнера в нерешительности. Было очевидно, что ему хочется плюнуть на все и уйти прочь. Настолько он был сердит.
Под его курткой пузырилась кобура.
Мне вдруг пришло в голову: застрели он меня тут, в контейнере, увезут мой труп на помойку и в ближайшую тысячу лет не найдут! А про выстрел никто в округе не расколется – Мишн-Флэтс, в конце концов. Тут вам не там! Тут пробка дешевого шампанского хлопнет – и про это сочтут за благо помалкивать!
Нет, глупая мысль. Настоящая паранойя!
И все-таки мне было очень легко представить, как Гиттенс вынимает пистолет из кобуры и – бабах!
– Послушайте, Гиттенс, я ведь не со зла копаю ту старую историю. Просто хочу понять...
– Хочешь понять? Изволь. Вот тебе правда, кушай до последней крошки. Хулио Вега до последнего выдавал Рауля за своего информатора потому, что хотел сержанта получить за геройство и поскорее выбраться из отдела по борьбе с наркотиками, где блестящей карьеры никогда не сделать. Вот она – вульгарная правда. С моей подсказки Хулио Вега у красной двери начал раскручивать квартиру. Это нормально. Мы друг другу помогаем. И о своей карьере он думал даже после гибели Траделла. Все надеялся, что дело повернется как надо и он пожнет лавры.
– Мне жаль, что я растравил старые раны. Я вас ни в чем не виню, Мартин.