— Угол Бикон и Кларендон, — сказал он шоферу.
— Ехать на такси за шесть кварталов?
— Да.
— Пешком можно быстрее дойти.
— Езжайте, ради Бога!
— Да пожалуйста! Ну и люди…
Майкл лег на заднее сиденье. Оно пахло винилом, потом, бензином и улицей. Скоро все закончится — калейдоскоп картинок и сопутствующее им опьянение. Феномен, который так удивляет врачей, — слепые пятна, аура и спектры классической мигрени. Скоро картинки погаснут, и их место займет боль, тупая, давящая боль во лбу, неизменно справа. Сначала как будто видишь сон, а потом он заканчивается, и ты становишься собой, плотью и кровью, страдающим смертным существом. Мозг такой хрупкий, как будто сдавливают. Вот что предвещает аура — приближение боли.
Такси катило по Бикон-стрит. Майкл лежал с открытыми глазами. Пока что не больно. Пока.
Он встал на пороге бара «Шантильи» и помедлил, чтобы глаза привыкли к полумраку. У Джо была внушительная голова, совсем как у статуи. Косые взгляды и удивленное моргание вызвали у него кривую ухмылку — она получилась нечаянно, но Джо не возражал.
В баре было почти пусто. Три часа дня, среда. В углу сидел какой-то потрепанный тип, разложив на столе несколько газет. Джо поздоровался с ним, проходя мимо:
— Привет, Фиш.
Тот не ответил.
Бармен тоже не обратил внимания на Джо — он был занят, ставил пиво в холодильник.
— Эй, я не откажусь, — обратился к нему Джо.
Бармен открыл бутылку пива — из ящика, не из холодильника — и поставил на стойку перед ним, а рядом положил конверт.
Конверт исчез в кармане черного пиджака.
— Спасибо, коллега! — Джо приподнял бутылку.
Бармен не оценил шутку и снова принялся задело.
Джо решил оставить его в покое. Он бросил на стойку десять центов и отправился в угол.
— В чем дело, Фиш?
Никто не знал, отчего этого человека так зовут. Его настоящее имя было вовсе не Фиш, и он никоим образом не был связан с рыбой или рыбалкой — по крайней мере никто о таком не слышал. Но все-таки мелкого букмекера звали именно так. После того как он расплачивался с гангстерами в Норт-Энде, барменом в «Шантильи» и полицейскими, у него едва ли оставалась какая-либо прибыль. Было куда проще до того, как Анжиуло взял верх и даго [3] решили объединить всех букмекеров в городе. Раньше платили только копам — и точка. Теперь приходится платить всем. На оставшиеся крохи невозможно прожить — не то что в старые времена.
Джо сел напротив Фиша.
— Дай-ка посмотреть, — сказал он, беря в руки «Армстронг», ежедневный беговой бюллетень. — Что посоветуешь сегодня?
— Ничего не знаю, офицер.
— Какой такой «офицер»? До пяти я не на работе.
— До пяти, после пяти — понятия не имею. Решай сам, мне плевать.
Джо открыл газету и внимательно изучил информацию о гандикапах. Читая, он бормотал:
— У меня предчувствие, Фиш, предчувствие…
Фиш переглянулся с барменом.
— Как насчет этого? — спросил Джо. — Шестой заезд в Суффолке, Лорд Джим. Мне нравится кличка. Могу я сделать ставку на три из пяти?
Фиш, слегка нахмурившись, взял газету и нашел список.
— Лорд Джим, — пробормотал он. — Десять к одному. Десять к одному.
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
— Что тебе о нем известно?
— Он мне нравится. Что, хочешь меня отговорить?
— Сколько ставишь?
— Пять баксов. Чтоб скучно не было.
— На выигрыш?
— Разумеется, на выигрыш, а как же иначе?
— Покажи-ка деньги.
Джо порылся в кармане, но нашел лишь две смятые долларовые купюры. Он нерешительно пощупал конверт. Бармен наблюдал за ним. Да какого хрена?.. Все равно это деньги Джо, по крайней мере частично. Он заглянул в конверт. Ничего мельче десятки.
— Это не про твою честь, — напомнил бармен.
— Я верну.
— Это не твои деньги.
— Сказал же, верну.
Фиш покачал головой. Он вытащил из кармана потрепанную записную книжку и внес сумму, обозначив Джо кодовым числом, затем свернул бюллетень и отложил его в сторону, вновь погрузившись в чтение «Обсервер».
Бармен вернулся к работе, избегая взгляда Джо, — он явно был обижен.
— Говорят тебе, мне повезет.
— Да-да, Джо, тебе повезет. Как скажешь.
— Вот и отлично.
— Просто неохота услышать от кого-нибудь, что конверт полегчал.
— Мне повезет.
В шестом заезде Лорд Джим пришел шестым. Последним.
Кухонное окно в квартире Джоанны Фини на Гроув-стрит выходило на Уэст-Энд — точнее, на то, что от него осталось. Старый район был уничтожен — груды камня, целые акры мусора. Остались лишь несколько зданий, две-три церкви, больница. Вдалеке, за окном, кран лениво раскачивал ядро, целясь в остатки дома. С каждый ударом от здания отлетали куски.
У миссис Фини было мало дел — ей стукнуло шестьдесят три, — поэтому у нее образовалась привычка день за днем следить за разрушениями. Из окна она озирала пустырь, вспоминая узкие улочки Уэст-Энда, где выросла. В ее детстве на Чамберс-стрит был велосипедный магазин, где за пять центов в час давали напрокат велосипеды. Миссис Фини каталась по исчезнувшим ныне улицам — Чамберс-стрит, Аллен, Блоссом.
Теперь окна были открыты, в квартиру врывался холодный ветер.
Играла пластинка с классической музыкой; сын подарил ей проигрыватель, и миссис Фини с трудом, но все-таки научилась управляться с этой штукой. Играла Пятая симфония Сибелиуса. Запись потрескивала, но музыка… Тема из трех нот повторялась снова и снова, снова и снова — долгое, нарастающее крещендо.
Запах крови.
Алый отпечаток ладони.
Миссис Фини лежала на полу — халат распахнут, ноги разведены в стороны и привязаны к двум стульям, под поясницу подложена подушка, чтобы приподнять нижнюю часть тела, обращенную в сторону входной двери. Наволочка и чулки затянуты вокруг шеи и завязаны большим бантом. Кожа вокруг удавки испещрена синяками и розовыми пятнами застоявшейся крови, рот еще влажный. В глазах крошечные алые «паутинки» от лопнувших капилляров.
Симфония Сибелиуса достигла кульминации. Пять одинаковых аккордов, неровных, точно замирающее биение сердца, между ними — долгие паузы. На неустойчивом си-бемоль музыка пульсировала дважды, трижды, четырежды — пять раз, потом замерла, измученная, в своей изначальной тональности, ми-бемоль, и закончилась. Игла попала в канавку и начала скрежетать.