Джо перекатился на спину и провел рукой по изгибу бедра Кэт. Оно было прохладное. Она не двигалась.
Он вспомнил слова Капобьянко: «Я в последний раз терплю твое неуважение». Он задумался, был ли это приказ («Отныне уважай меня!») или угроза («Другого шанса тебе просто не представится»). Нелепо, даже смешно, что он может умереть, так и не осознав, что его предупредили, — как корова, которую ведут на бойню и которая до самого конца ничего не понимает. Ему показалось значимым, что Капобьянко выбрал столь двусмысленные слова. Какой простор для интерпретаций. Впрочем, Джо не понимал, зачем было устраивать персональную встречу лишь для того, чтобы предупредить его о грядущей гибели. Несомненно, целью Капобьянко было отпугнуть Джо от Уэст-Энда, как он и сказал. Да, Джо все испортил последними словами, но взрывные люди типа Капобьянко забывают подобные вещи, как только успокоятся — или как только их охватит следующий приступ ярости. Да, в один прекрасный день Капобьянко явится по его душу — когда он вытянет из Джо все деньги и извлечет всю возможную выгоду. Но не скоро. Пока что непосредственная опасность угрожает только Рики. «Знаешь, что такое „заказ“?»
Через открытое окно доносились звуки города. Кэт пошевелилась у Джо под рукой. Он подождал — отодвинется она во сне или, наоборот, привалится к нему для тепла. Кэт придвинулась к мужу, приподнялась и положила голову ему на грудь. Джо коснулся ее спины, руки, груди — на всякий случай, проверяя себя. Кэт была уже не такой, как прежде, сильное тело обросло жирком. Но она оставалась собой, и Джо в очередной раз вспомнил, что именно ее крупные формы и привлекли его внимание в первую очередь. Она если и не была под стать мужу ростом, то по крайней мере значительно превосходила тех бабенок, за которыми он обычно бегал и которые расхаживали на тонюсеньких шпильках, чтобы казаться выше. Джо почувствовал возбуждение. До него дошло, что все измены лишь усилили его влечение к Кэт, и он поздравил себя с подобной широтой взглядов. Знакомство с другими женщинами заставило его больше ценить жену. Что может быть губительнее для брака, чем моногамия? Просто не нужно привлекать к себе внимание — Джо всегда так и делал. То, о чем Кэт не знает, никогда не причинит ей боли.
— Ты спишь? — шепнул он.
— Да.
— А я нет.
Она коснулась его.
— Господи, Джо, ты шутишь? Сейчас?
— Ляг, — приказал он.
Под его руками Кэт дремала — даже когда стащила через голову ночную рубашку. Ее движения были неуклюжи. Возможно, она думала, что с ней это происходит во сне.
Лишь ощутив теплоту тела жены, Джо внезапно увидел этот дом без себя. Кэт, Малыш Джо… Умереть — значит попрощаться с ними, дальше им придется жить одним. Может, Кэт снова выйдет замуж? Где она будет жить? И будет ли счастлива? И Малыш Джо… Ему почти четырнадцать. Вспомнит ли он своего старика десять лет спустя? Двадцать? Будет ли думать о нем каждый день? Будет ли радоваться или грустить при мысли об отце? К кому они обратятся, если случится беда? К Маргарет, к Майклу? Последнее, что Джо украдет у семьи, так это самого себя.
Он почувствовал упадок сил.
— Джо, ты в порядке?
— Да.
— Что случилось?
— Ничего. Прости.
Кэт оперлась головой на руки и взглянула на мужа.
— В чем дело, Джо?
— Просто устал.
— Вот так, вдруг?
Он ухмыльнулся и шумно вздохнул.
— Сначала разбудил меня посреди ночи, а теперь говоришь «Я устал»?!
Джо решил выбросить из головы все, что не имеет отношения к супружеской постели. Есть лишь два тела, сплетенные друг с другом, и не нужно портить то, что происходит сейчас. Вообще не надо ни о чем думать. Животные умирают миллионами каждый день. И что? Кто об этом задумывается?
Теплым июньским вечером на углу Вашингтон-стрит и Лагранж стояли полдесятка женщин — отдыхали, прислонившись к стене здания, курили, подходили к обочине и покачивали бедрами, в надежде что остановится машина или какой-нибудь пешеход обратит на них внимание.
По мнению Джо, некоторые из них были очень даже недурны, и он задумался, что вынудило их сделаться проститутками. Там были две-три, с которыми при других обстоятельствах он не отказался бы перепихнуться. Джо сидел в машине за полквартала от них и лениво курил — дым был безвкусный, как будто сигарету набили соломой, а не табаком. Ему не хотелось даже выходить и разгонять шлюх, не говоря уже о том, чтобы их арестовывать. Джо было плевать. Подумаешь, шлюхи! Работа в отделе нравов — сплошная трата времени. Одно название чего стоит — «отдел нравов».
Одна из девушек, очень бледная и сильно накрашенная, дошла до угла, взглянула на Джо и, швырнув в его сторону окурок, вернулась на прежнее место. На лице у нее снова появилось выражение высокомерной скуки.
Джо опустил голову. Может быть, стоит вздремнуть? Пять — десять минут отдыха — это все, что нужно. Как только он успел об этом подумать, мозг немедленно отключился. Так все время бывало в последнее время, он постоянно находился на грани сна и мог в любой момент вырубиться. В какой-то момент он проснулся, но голова слишком отяжелела, чтобы бороться со сном. Джо снова закрыл глаза. Было прохладно, он оставил окна открытыми. Почти девять, но не так уж темно — он припарковался под фонарем, и свет бил в глаза. Не важно. Он все равно сумеет поспать.
Джо слышал звуки улицы. До него отчетливо доносились обрывки разговоров. Когда мимо проезжали машины, в окно врывался порыв теплого ветра. Где-то громко засмеялся мужчина. Джо расслабился.
Потом внешний шум сделался приглушенным. Что-то изменилось. Ощутив напряжение, Джо открыл глаза.
Вид в лобовом стекле почти не изменился. Только пешеходов поблизости не было. Проститутки переместились за угол Лагранж, с глаз долой.
Рядом остановилась машина. Джо ощутил чужое присутствие, прежде чем успел увидеть длинный черный «кадиллак».
— Эй, коп!
Он обернулся и увидел Винни Гаргано буквально в нескольких дюймах, дверцы машин практически соприкасались. И в то же самое время Гаргано казался очень далеким, он был надежно укрыт в недрах своего автомобиля.
Пистолет.
Не…
Гаргано ошеломленно помедлил, как будто не веря своим глазам: выражение лица Джо Дэйли не изменилось, только на лбу возник ровный темный кружок. Так внезапно и необъяснимо — полет пути невозможно проследить невооруженным глазом, — что это походило на фокус. Как будто кружок появился сам собой. Тело Дэйли откинулось назад, дырка на лбу наполнилась кровью, густой и блестящей, точно краска. Гаргано вспомнил наконец о своих обязанностях — в последнее время он становился все небрежнее и дерганее, непрерывная череда убийств лишала его рассудка. Он всадил обойму в труп, и машина сорвалась с места.
Длинный день. Майкл откинулся на спинку кресла, упершись одной ногой в открытый ящик стола. Спинка подалась с легким металлическим щелчком, вес тела переместился с ягодиц на лопатки, позвоночник выпрямился. Заняв нужное положение, Майкл убрал ногу с ящика и некоторое время посидел, как Джон Гленн в космической капсуле. Он решил, что это первая минута за весь день, которой он действительно наслаждается. Возможность посидеть в этом кресле — едва ли не единственная приятная вещь в работе у генерального прокурора. Возможно, Майкл заберет его с собой, когда уволится. А может быть, и не уволится — так и зависнет в этом грязном кабинете, словно приговоренный к пожизненному заключению. Человек, который в точности знает день своего выхода на пенсию.