Я обнял мать и прошел за ней по коридору мимо телевизионной комнаты, свернул за угол и оказался в большой гостиной. Та же добротная кожаная мебель, аромат свежесрезанных цветов, чесночного соуса и слабый запах жидкости, которой Мэри-Энн каждую неделю мыла окна. Иногда я помогал ей и яростно оттирал полоски грязи деревянным скребком и газетами. Эту работу мать никогда не доверяла горничным. Между нами говоря, полоски все-таки оставались.
– Садись, Джо. Я приготовлю выпить.
– Я помогу.
– Тогда принеси лимон.
Я вышел во двор и выбрал лимон поспелее. Тастинские холмы особенно хороши по вечерам, когда мягко и ровно освещены светом, а сквозь поникшую от жары листву деревьев проглядывают размытые контуры домов. Мне снова захотелось стать десятилетним мальчишкой и жить здесь вместе с Уиллом, Мэри-Энн, Уиллом-младшим и Гленном.
Мама смешала водку с лимонным соком, потом отрезала два кружочка лимона, положив их сверху. Мы вышли наружу и присели около бассейна. Под большим зонтом, наклоненным верхушкой к западу. Создавалось ощущение, что мы на курорте. Сняв шляпу, я положил ее на стол, а пиджак повесил на спинку стула.
– Что случилось, Джо?
Я рассказал ей про Лурию и Мигеля, про Ике Као, потом про Саванну и Алекса.
– Иногда мне хочется от всего этого как следует отмыться.
– Когда работаешь в тюрьме, это не поможет.
– Согласен.
Откашлявшись, мама сделала глоток из своего стакана.
– Тебе никогда не приходила в голову мысль оставить эту работу? Знаю, ты хочешь быть помощником шерифа. И Уилл направил тебя туда, потому что сам так начинал свою карьеру. Но у тебя уже накоплен четырехлетний стаж и светлая голова на плечах. Есть друзья в деловых кругах, просто люди, которые тебя знают. При желании ты мог бы подобрать для себя что-нибудь другое.
– Мне нравится то, чем я занимаюсь.
– Что именно?
На минуту я задумался. Отвечать всегда труднее, чем задавать вопросы.
– Полезность.
– Тебе нравится быть полицейским?
Молча кивнув, я посмотрел на искрящуюся водную рябь в бассейне. Мне припомнился обряд крещения, которое я принимал жарким майским утром в Лос-Анджелесе, полностью погружаясь в воду под музыку рок-ансамбля, исполнявшего христианские мелодии. Это был один из лучших вариантов, которые я опробовал, хотя мне показалось, что христианский рок чужд как Богу, так и рок-н-роллу. Не знаю почему, но то крещение здорово отмыло мою душу, и это чувство не покидало меня целую неделю.
– Но ведь имеется миллион других способов быть полезным, Джо. И от них в конце рабочего дня в твоей душе не будет этой горечи. Уилл ушел с этой работы очень вовремя. Он проработал в управлении шерифа почти двадцать лет. Но потом его избрали старшим инспектором, и для него открылся новый мир.
– Он так и планировал.
– Может, у тебя тоже есть план?
– Карл Рупаски пытается уговорить меня перейти в транспортное управление. Большая прибавка в зарплате, совсем другая работа. Он сказал, что после этого я смогу сделать карьеру в любой области. Такая работа, скорее, для "белых воротничков". Хотя теперь он уже передумал.
Помолчав пару секунд, мать произнесла:
– Рупаски начисто лишен принципов.
– Он установил радиосигнализатор на машину отца.
– Зачем?
– Он говорит, будто рассчитывал, что Уилл выведет его на Саванну. Но я думаю, он искал возможность заставить папу замолчать. Воспользовавшись каким-нибудь компроматом. Папа узнал, что оперативный комитет "Лесного клуба" переправляет через Рупаски кругленькие суммы для Миллбро, чтобы тот проголосовал в их пользу по поводу выкупа платной дороги в казну округа.
– Значит, Уилл их шантажировал.
– Да.
Я сообщил ей о магнитной пленке, которую прослушал, и о пометках Уилла. Даже рассказал о мини-диктофоне, вмонтированном под письменным столом Дана Миллбро.
Она вздохнула и поставила стакан на стол.
– Уилл всегда собирал сведения тайком. И всегда незаметно для других что-нибудь раскапывал. Это выглядело достаточно безобидно, пока он еще был молод и работал полицейским на вторых ролях, для которого это обычное занятие. Да и к людям он всегда относился доброжелательно. И я смотрела на это спокойно. Но с возрастом Уилл становился все более... скрытным. Припоминаю, как за неделю до своей смерти он приобрел за триста долларов какое-то устройство, которое изменяет голос, когда говоришь по телефону, или что-то в этом роде. Однажды он... он снимал нас в столовой, не сказав мне. Я дико разозлилась, когда он показал мне запись. Он вмонтировал крошечную видеокамеру в свой кейс, проделав в нем отверстие для объектива. Полагаю, это лишь одна из его дурацких игрушек. У меня всегда вызывало отвращение, что, преследуя собственные цели, он заставляет тебя преступать черту закона. Установить "жучок" в кабинете старшего инспектора! Он снова меня разозлил. Знаю, это нехорошо, но ничего не могу с собой поделать.
– Я всегда охотно выполнял его поручения.
– Потому что он направлял тебя на этот путь. Знаешь, Джо, я ведь спрашивала у него, не втягивает ли он тебя в этот ночной бизнес, во все эти тайные игры. И он сказал, что нет. Ты – лишь шофер и охранник при нем. И я поверила ему. Наивная дура.
Я был виноват перед матерью и чувствовал это. Я мог бы рассказать ей куда больше про то, чем мы занимались с Уиллом: "жучок" под столом – лишь мелкий эпизод в длинной цепи наших тайных дел. Однажды летом Уилл устроил меня на работу в управление округа по чрезвычайным ситуациям, где я собрат для него информацию, кто из помощников шерифа и пожарных замешан в махинациях с отчетностью. Тогда мне было восемнадцать. А еще был "кадиллак" известного адвоката, который я вывел из строя около яхт-клуба в Ньюпорт-Бич; профессор колледжа, обвиняемый в изнасиловании, которого я избил на стоянке около университета, для маскировки натянув себе на голову колготки Мэри-Энн. И дом, в который я залез, когда Уиллу понадобились кое-какие сведения о гостившем там бизнесмене, который собирал средства на какой-то проект. Я обнаружил то, что Уилл рассчитывал там найти – матрицу для печатания фальшивых банкнот, – и через несколько недель того парня взяли. Были еще конверты, которые я доставлял из разных мест по нужным адресам. Однажды Уилл приобрел стандартный дешевый кейс и попросил меня приспособить его для скрытых съемок "домашнего кино". И я приспособил – с помощью ножа, лобзика, клея и светозащитной пленки для стекла. Разумеется, в действительности таких тайных операций у нас с ним было на порядок больше.
Но матери об этих делах я никогда не рассказывал, потому что любил Уилла, любил ее, любил выполнять то, что он мне поручал. Мне нравилось быть ему полезным.
"Собака тоже может хранить тайну, но человек обязан разбираться, когда это приносит больше вреда, чем пользы".