– Эй, я занят, вы что, не видите? Гейл, дай этому клоуну наш буклет и выпроводи его отсюда!
Бад показывает жетон. Старик бросает трубку, встает из-за стола.
– Вы Нат Пенцлер? – спрашивает Бад.
– Можете звать меня Натски. Работу ищете? Могу предложить вас в Голливуд, там такой неандертальский типаж сейчас в моде.
Ладно, пропустим.
– Вы агент Спейда Кули, верно?
– Совершенно верно. Хотите присоединиться к группе? Высокий заработок гарантирую: деньги Спейд приносит изрядные, хотя, по совести сказать, моя шварце уборщица поет куда лучше него. Сразу могу предложить работу вышибалы в «Эль-Ранчо», а там посмотрим. От девчонок отбою не будет. А еще приоденешься, так все будут твои.
– Закончил, папаша?
– Для вас, хамеющий молодой человек, мистер Натски! – с достоинством отвечает Пенцлер.
Бад захлопывает дверь.
– Мне нужны сведения о концертах Кули с пятьдесят первого года и по сей день. Добром отдадите или как?
Пенцлер встает, загораживая шкафы с папками своим объемистым телом.
– Ладно, Годзилла, повеселились и хватит. Информацию о клиентах я не выдаю даже под угрозой повестки в суд. Так что всего доброго, приятно было познакомиться. Заглядывайте как-нибудь на огонек.
Бад молча вырывает из стены телефонный шнур. Пенцлер, распахнув верхний ящик:
– Хорошо, хорошо, только умоляю вас, без рук! Мое лицо – мой доход, и оно мне дорого! Просто пещерные нравы какие-то!
Бад роется в папках, вытаскивает на стол ту, что озаглавлена: «Кули, Доннелл Клайд». На первой странице – снимок. Бада словно ударяет: у Спейда по два перстня на каждой руке. Разноцветные: розовый, белые, синие – бланки. Записи о гастролях, аккуратно рассортированные по годам: билеты на самолет, квитанции из отелей.
Пенцлер что-то ворчит у него за плечом. Бад сравнивает даты.
Джейн Милдред Хемшер, 8 марта 1951 года, Сан-Диего – Спейд выступал в «Эль-Кортес Скайрум». Апрель пятьдесят третьего, Кэти Джануэй – «Ковбойские ритмы» в «Бидо-Лито», Южный Лос-Анджелес. Шерон, Салли, Крисси Вирджиния, Мария, Линетт, Бейкерсфилд, Нидлз, Фриско, Сиэтл и снова Лос-Анджелес. Бад просматривает состав группы: Собачник Перкинс играет постоянно, ударники и саксофонисты приходят и уходят. Спейд Кули всегда в группе: он – лидер и делает кассу. Места, даты – все совпадает.
На синей бумаге остаются темные пятна пота – его пота.
– Где живет группа? Пенцлер:
– «Билтмор», но я вам об этом не говорил.
– Ладно. Ответная любезность: меня здесь не было. Имейте в виду, дело серьезное; несколько убийств.
– Клянусь вам, буду молчать, как сфинкс! Господи боже, подумать только! Спейд и его отребье! Господи – знаете сколько он заработал в прошлом году?
* * *
С улицы Бад звонит Эллису Лоу. Тот начинает орать:
– Я же вам велел держаться подальше от этого дела! Я отрядил троих людей – троих цивилизованных людей, обещаю сообщить вам все, что они найдут, только не путайтесь у них под ногами, занимайтесь «Ночной совой», понятно вам?
Да-да, понятно. Но он слышит голос Кэти Джануэй, и Кэти говорит: ИДИ. «Билтмор».
Бад заставляет себя подъехать медленно. Припарковаться у черного хода. Вежливо спросить клерка, где найти группу мистера Кули.
– Президентский номер, девятый этаж, – говорит клерк.
– Спасибо, – очень спокойно отвечает Бад и даже, кажется, улыбается.
От конторки он отходит медленно, так медленно, словно плывет, раздвигая толщу воды. Вверх по лестнице – бегом, словно подхваченный течением. УБЕЙ ЕГО, – говорит малышка Кэти. Вот и президентский номер: двойные двери, на дверях – позолоченные орлы и американские флаги. Бад дергает ручку, и дверь распахивается.
Трое босяков прямо на полу – все в отрубе. Вокруг пустые бутылки и полные пепельницы – повеселились на славу. Спейда нет.
За одной из соседних дверей – какой-то шум. Бад распахивает дверь ногой.
Собачник Перкинс в постели смотрит мультфильмы по телевизору. Бад выхватывает револьвер.
– Где Кули?
Перкинс, ковыряя в зубах зубочисткой:
– На вечеринке, куда и я собираюсь. Хочешь его увидеть – приходи сегодня вечером в «Эль-Ранчо». Есть шанс, что он там появится.
– Что значит «есть шанс»? Он же заглавная фигура в группе!
– Раньше – да, но в последнее время Спейд что-то сдал, так что я все чаще его заменяю. Пою я не хуже его, а выгляжу даже лучше, так что зрители довольны. А теперь, может быть, ты отсюда уберешься и дашь мне досмотреть телек?
– Где он сейчас?
– Убери пушку, бойскаут. Спейд тебе не по зубам, максимум, что у вас на него есть, – неуплата алиментов.
– Ошибаешься. Я обвиняю Спейда в убийстве первой степени. И в употреблении опиума, если тебе этого мало.
Перкинс выплевывает зубочистку:
– Что ты сказал?
– Убийства проституток. Спейд любит молоденьких?
– Он не убивать их любит, а на болт сажать. Как и мы с тобой.
– Где он?
– Стукачей поищи в другом месте.
Бад бьет его рукоятью револьвера в челюсть. Перкинс вопит, выплевывает зубы. По телевизору начинается реклама: детишки громко требуют добавки кукурузных хлопьев «Келлог». Бад стреляет в экран, и телек умолкает.
Собачник шепелявит:
– Прочеши кайф-базары [53] в Чайнатауне. И оставь меня в покое, черт бы тебя побрал!
УБЕЙ ЕГО, – говорит Кэти, и в первый раз за много лет Бад вспоминает свою мать.
– Я уже объяснял капитану Эксли, – говорит психиатр, – но, раз он настаивает, придется объяснить и вам. Допрашивать мистера Голдмана совершенно бесполезно. Большую часть времени его разум безнадежно помрачен.
Джек оглядывается: тени в пижамах, бесшумно бродящие по коридору, безумные рисунки на стенах. Жуткое это место – дурдом.
– Не могли бы вы объяснить поподробнее, что с ним? Нам необходимо получить от него заявление.
– Что ж, если он сумеет связать два слова, считайте, вам крупно повезло. В июле прошлого года мистер Голдман и его коллега Микки Коэн, находившиеся в то время в тюрьме Мак-Нил, подверглись нападению. Неустановленные лица набросились на них с ножами и обрезками металлических труб. Коэн почти не пострадал, но мистер Голдман получил серьезную травму черепа, самым пагубным образом сказавшуюся на работе мозга. В конце прошлого года оба были освобождены досрочно. Сразу после освобождения мистер Голдман начал вести себя неадекватно: в конце декабря полиция Беверли-Хиллз арестовала его за мочеиспускание в общественном месте. Суд признал мистера Голдмана невменяемым и вынес определение о его содержании в психиатрической лечебнице в течение девяноста дней. К нам он попал сразу после Рождества. Девяносто дней недавно истекли, но мы уже оформили документы на следующий срок. К самостоятельной жизни он не способен, а помочь ему мы, честно говоря, не можем ничем. Впрочем, могу сообщить то, что, возможно, вас заинтересует: мистер Коэн навещал мистера Голдмана в больнице и выразил желание перевести его в частную лечебницу за свой счет, но мистер Голдман отказался, причем вел себя так, словно очень боится мистера Коэна. Странно, не правда ли?