Девица остановилась в нескольких шагах позади работающих камер и шепнула:
— Вот они. Тип любовников-латииос.
Старый вождь нараспев тянул слова мира; три молодых воина твердили свой текст относительно раздвоенных языков бледнолицых. Говор у них был чисто мексиканский. Кто-то крикнул «Снято!», и все пришло в хаотичное движение.
Мал, работая локтями, пробрался к троице, которая вытащили сигареты и зажигалки из штанов оленьей кожи. Мал дал им понять, что он из полиции. За ним подошел Дадли Смит. Трое отважных воинов испуганно переглянулись.
Дадли показал жетон полицейского:
— Вы Мондо Лопес, Хуан Дуарте и Сэмюэл Беыа-видес?
Самый высокий скинул резинку, стягивавшую волосы в конский хвост, и поправил прическу на манер пачукос: сзади — «утиная гузка», спереди — высоко взбитый кок.
— Лопес — это я.
Мал сразу взял быка за рога:
— Представьте нам своих друзей, мистер Лопес. У нас мало времени.
Двое других распрямили плечи, с полубравадой и с полупочтением к власти выступили вперед. В низкорослом коренастом мужчине Мал угадал Дуарте, бывшего вожака группы синаркистов, пижонивших в костюмах-«зут» со свастикой на рукаве. Потом синаркистов захомутала компартия. Его худощавый приятель — очевидно, Бенавидес — молчун по характеристике доктора Лезника. Жизнь «Молчуна» была тоска тоской за исключением периода, начало которому положила попытка двенадцатилетнего Сэмми изнасиловать свою девятилетнюю сестру, угрожая перерезать ей горло лезвием бритвы. Оба молча переминались с ноги на ногу. Один из них наконец сказал:
— Я — Бенавидес.
Мал кивнул на боковую дверь и потрогал зажим для галстука — полицейский сигнал «дело веду я».
— Моя фамилия Консидайн, а это лейтенант Смит. Мы из управления окружного прокурора и хотели бы задать вам несколько вопросов. Это простая формальность. Через несколько минут вы сможете вернуться к работе.
— У нас есть выбор? — спросил Хуан Дуарте. Дадли хмыкнул, Мал положил ему на плечо руку:
— Есть. Говорим здесь — или в окружной тюрьме. Лопес повернул к выходу, Бенавидес и Дуарте двинулись за ним. Прикурили на ходу сигареты и вышли на улицу. Актеры и рабочие съемочной площадки вытаращили глаза на процессию. Мал уже прикинул, как поведет игру: сначала он будет резок, потом смягчится. Дадли задает жесткие вопросы, а он под конец протягивает руку помощи — сильный ход склонить их к благожелательным свидетельствам. Троица остановилась сразу за дверью, и все с безразличным видом прислонились к стене. Дадли встал в полушаге позади Мала. Мал сделал паузу, дал им покурить и сказал:
— Ну и влипли вы, ребята.
Три пары глаз уставились в землю, три липовых индейца стояли в облаке табачного дыма. Мал сразу насел на предводителя:
— Могу я задать вам вопрос, мистер Лопес? Лопес поднял глаза.
— Конечно, офицер.
— Мистер Лопес, вы, наверное, приносите домой около сотни долларов в неделю. Это так?
— Восемьдесят один с мелочью. А что?
— Неплохо, —улыбнулся Мал. — Получаете примерно половину того, что имею я, а я — кадровый офицер, у меня за плечами колледж и шестнадцать лет стажа. Никто из вас не закончил средней школы, верно?
Все трое быстро переглянулись. Лопес хмыкнул. Бенавидес пожал плечами, а Дуарте глубоко затянулся. Нет, рано еще, подумал Мал. Надо подсластить пилюлю:
— Послушайте, я буду откровенен. Вы, ребятки, успели порядком накуролесить, но в общем вам повезло. Водились со шпаной Первой улицы и синаркистами, получили свои сроки, вышли и после этого не привлекались. Это все впечатляет, но мы здесь не затем, чтобы вспоминать о ваших прошлых грешках.
Хуан Дуарте затоптал сигарету:
— Значит, это насчет наших друзей?
Мал загодя перерыл полицейское досье в поисках ключевых фактов, взял на заметку, что все трое после Перл-Харбора стремились поступить на военную службу.
— Знаете, я посмотрел ваши дела по Акту о воинской повинности. Вы ушли от шпаны и синаркистов, хотели идти драться с япошками, занимали правильную позицию в деле Сонной Лагуны. А за то, что вы натворили в свое время, вы уже расплатились, и с этим покончено. А человек, которому хватает духа исправить свои ошибки, в моей разрядной книге — человек хороший.
— А стукач — тоже хороший человек в вашей разрядной книге, мистер по… — проговорил Сэмми Бенавидес. Дуарте ткнул его локтем, заставил замолчать и заговорил сам:
— Ну а кто же, по-вашему, сейчас занимает неправильную позицию? Кому нужно исправлять ошибки? Тому, на кого вы укажете?
Посчитав, что начало положено, Мал сразу перешел к делу:
— А что вы скажете насчет коммунистической партии, джентльмены? Как насчет дядюшки Джо Сталина, заключившего пакт с Гитлером? Как насчет каторжных лагерей в Сибири и того, что партия творит в Америке, закрывая глаза на все, что творится в России? Джентльмены, я в полиции шестнадцать лет и никогда никого не просил доносить на своих друзей. Но я прошу доносить на своих врагов, особенно если они оказываются и моими врагами тоже.
Мал перевел дыхание, подумав о правиле заключающего довода, чему его обучали в Стэнфорде. Дад-ли Смит спокойно стоит рядом и слушает. Мондо Лопес смотрит себе под ноги, переводит взгляд на своих коллег по съемкам «Окровавленный томагавк». И тут все трое захлопали.
Дадли вспыхнул. Мал видит, как его лицо залилось краской, потом побагровело. Лопес медленно опустил руки, и хлопки прекратились:
— А не скажете, к чему весь этот разговор? Мал перетряхивал в памяти компроматы досье, но ничего не вытряс:
— Мы ведем предварительное расследование коммунистического влияния в Голливуде. И мы не просим вас доносить на своих друзей, нам нужны сведения о наших врагах.
Бенавидес указал на здание администрации и две цепочки пикетчиков:
— Значит, это не связано с Герштейном, который хочет выгнать наш профсоюз и нанять тимстеров?
— Нет, это предварительное следствие, не имеющее ничего общего с этим трудовым конфликтом, в который вовлечен ваш профсоюз. Это просто…
— А причем тут мы? — прервал его Дуарте. — Причем тут я, Сэмми и Мондо?
— Потому что вы в прошлом были нарушителями закона, перевоспитались и могли бы дать важные показания.
— Значит, считаете, что если мы в тюряге были, на нас теперь легко можно надавить?
— Нет, считаем, что вы были зутерами и красными, и полагаем, что вам достанет мозгов понять, что это все было дерьмо.
В разговор вступил Бенавидес, с недоверием поглядывая на Дадли:
— Комиссия Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности поощряла доносительство, и тогда пострадали невинные люди. Теперь происходит то же самое, и вы хотите сделать нас стукачами!