В той деревеньке военнопленных живьем утопили, восемнадцать мужиков постреляли только из-за того, что грузовик сломался, а отпустить домой не захотели. Это же будущие солдаты Красной Армии. Целый взвод, который так просто не одолеешь. А безоружных из пулемета в минуту положили. В другой деревне троих застрелили, да еще четверо детей от холода и болезней померли. Морозы в феврале за двадцать стояли, землянки три дня копать и долбить надо. У догорающих домов на морозе люди ночевали. Кто-нибудь из немцев в своих мемуарах про такие «пустяки» вспомнил?
— Вы скажите своим, чтобы молчали, — попросил я. — Мы из окружения выбираемся. Каким путем лучше, посоветуйте?
— Много вас?
— С нами техника, пушки… и танки тоже, — добавил я после недолгого колебания.
— По левому берегу не пройдете. Если только вдоль леса, мелкими группами. Вам переправляться надо, пока лед держится. Скоро все таять начнет, особенно когда дни солнечные.
— А если не по лесу, а напрямик по левому берегу? Нам переправляться сложно. Лед технику не выдержит.
— Немцев много на дорогах. Танки, пушки. Побьют вас.
— Ну а мосты? — спросил я. — Все, наверное, сожжены?
— Да их и было в округе пара штук. Километрах в семи от нас остатки одного сохранились. Там речка мельче и поуже.
Вернулись к своим. Выложили харчи. Пока их делили, я рассказал ситуацию Антону Таранцу.
— Давайте есть, — нетерпеливо звали нас. — Кишки уже склеились.
Мы со Степаном от своей доли отказались, а остальным досталось по куску хлеба, пригоршне кислой, осклизлой от недостатка соли капусты и по нескольку картофелин. Запивали все горячим отваром иван-чая. Молоко и немного картошки оставили в запас. Вроде повеселели. Хотя ничего веселого в нашей ситуации не было. Как на известной картине Васнецова. Налево пойдешь — немцев полно, прямо по курсу — речка, а через речку не переправиться. Единственный выход — утопить танки и к своим пешим ходом пробираться. Только спросят с нас за утопленные танки. Бросили боевую технику, даже не попытавшись прорваться. Офицерам точно — трибунал, а остальным… Никого в стороне не оставят.
— Ладно, — решил Таранец. — Идем к этому мосту, а там видно будет.
Добрались до второго села тихим ходом. Приходилось идти осторожно, чтобы не увидели с дороги немцы. Уже знакомый мне мужичок довел танки до моста. Загнали машины сразу под деревья, замаскировали, а потом оглядели переправу повнимательнее. С нашей стороны от моста осталась часть «быков», взрывчатку закладывали на противоположном правом берегу. Темнела перед нами двадцатиметровая полоса темного мартовского льда. Ненадежного, весеннего. Таранец, механик Федотыч и мы с местным мужичком несколько раз перешли речку. Топали ногами, вслушиваясь в слабый треск.
Осмотрели остатки моста. Танки лед проломят — это было ясно. Прикинули, какой был мороз прошлой ночью. Градусов десять или чуть больше. Зато днем солнце вовсю грело. Лужи на дорогах. Решили, что единственный выход — настилать бревна, обливать их водой и делать ледяную переправу.
Я хорошо помнил, как вляпался со своей «тридцатьчетверкой», форсируя речку вдвое мельче. Да и сомневался, что сумеем соорудить переправу, которая выдержит машины весом тридцать тонн. Мнения разделились. Мой механик-водитель Федотыч, еще двое механиков и часть танкистов стали убеждать старшего лейтенанта, что с переправой ничего не получится. Теплеет с каждым днем — не выдержит лед.
— Другой выход есть? — усмехнулся Таранец. — Южнее все немецкими войсками забито. Надо прорываться на север. Или танки топить?
Танкисты отмалчивались. Вслух такое предложение никто не высказывал. Таранец отозвал меня в сторону, мы совещались с ним вдвоем, не взяв с собой даже старшего сержанта Федотыча, нашего постоянного советника и самого опытного механика. Свернули по самокрутке, закурили.
— Нас четырнадцать человек, — отрывисто заговорил командир роты. — Вооружены мы хорошо. Шесть пулеметов с танков поснимать, автоматы, гранаты имеются. Пешком, где через лес, где по оврагам, мы до линии фронта доберемся. Может, не все, но большинство. Только встреча будет хреновой. Не простят три утопленных танка. Нас с тобой наверняка за уничтожение исправных машин к стенке поставят. В лучшем случае — штрафная рота. Та же смерть, только другим концом. Да и ребята зря думают, что в стороне останутся. В такой обстановке с каждого спросят. Скорее всего, тоже в штрафную роту отправят. Как ни крути, а прорываться будем на танках. Извини за громкие слова, но лучше в бою умереть, чем пулю в затылок получить или штрафником стать.
— Они долго не живут, — сказал я. — Одна, две атаки, и привет с того света. На себе испытал.
— Значит, поддерживаешь меня, Леша?
— Конечно.
— Тогда нам обоим надо объяснить ребятам, что всех ждет. Я их понимаю. Надоело людям «смертью храбрых» умирать. Хотят выжить, семьи увидеть. Но другого выхода, как на танках пробиваться, — не вижу.
На этом закончили наше совещание. Выстроили личный состав, и Таранец рассказал ситуацию.
— Все. Обсуждения закончились. Теперь действуют только приказы. У кого голова на плечах есть, тот меня поймет. Сейчас — отдыхать, а в сумерках начинаем делать переправу.
Танкисты молча расходились по машинам. Видимо, до большинства дошло, что другого выхода действительно нет. Разговоры между собой, конечно, вели. Бурчали, что рискованно на танках прорываться. Таранца, наверное, ругали. Но вскоре все уладилось. Мой экипаж устраивался на отдых. Мне, как командиру, достался старый полушубок, вместе покурили. Часа три поспав, вышли на лед. Работали всю ночь. Бревен от моста и стволов деревьев хватило, чтобы выложить настил. Но вода, которую мы набирали из проруби, замерзала плохо. К рассвету мы были мокрые, валились с ног от усталости, а переправа получилась слабая. Требовалась как минимум еще одна морозная ночь, а может, и две. Сушить одежду сил не хватило. Переоделись во что смогли, а нашего помощника из деревни попросили отыскать харчей. Дали на обмен старые сапоги и телогрейку.
— Принеси хоть чего-нибудь. Ребята ноги протянут с голодухи.
До полудня спали, а потом Таранец отправил меня на правый берег. Сумеет мужичок достать еды или нет — неизвестно. Вдруг вообще не вернется.
— Давай, Алексей. Бери с собой Леньку Кибалку. У него глаза острые. Может, лошадь убитую найдете, отрубите, сколько сможете. И гляньте, что на правом берегу творится.
Пошли. Ледяные бугры, островки кустов с тающим снегом. Людей поблизости не было. Но шли осторожно, высматривая в бинокль, что впереди. На проселке обнаружили трупы наших бойцов. Десятка полтора, расстрелянных, судя по всему, немецкими самолетами. Овраги, заполненные снегом, взорванная дамба, покрытая, как панцирем, серым льдом. Снова тела убитых бойцов, сгоревшая полуторка, обглоданная туша лошади. Крошечный хуторок, рядом с прудом, разбит и сожжен дотла. Людей не видно и не слышно. Запустение, как в романе Уэллса «Война миров».