— У моей подружки двое детей, неудобно пустыми идти, — сказал Таранец.
— Им что, по тридцать лет, что ли? — забеспокоился я.
— Нормальные женщины. Не хочешь, я Фогеля возьму.
— Хочу, хочу, — заверил я боевого друга. — Давай насчет подарков думать.
Кое-что придумали. Сходили на склад, в столовую. Конечно, наши подарки выглядели довольно своеобразно, но для голодной весны сорок третьего года вполне годились. Кроме фляжки спирта, мы раздобыли две банки рыбных консервов, пачку сахара и две большие каспийские селедки, уже тронутые ржавчиной от долгого хранения. Из уважения к командирам, вещмешок нес мой заряжающий Леня Кибалка. Он же деликатно намекнул, что перед свиданием не худо и выпить. Мы с ним согласились и здесь же в кустах приняли граммов по семьдесят спирта (я — поменьше), запивая его прозрачной ключевой водой. Мы показали ему дом, где намечалось свидание. Леня вздохнул, сказал, что завидует нам, и отправился в часть.
К моему удивлению, в деревенской избе нас ждали сразу три женщины. Хозяйка, лет тридцати, полноватая, но довольно приятная на лицо. Вторая женщина немного моложе, худощавая, со светлыми косами, уложенными венцом на голове. Мне она не слишком глянулась, потому что рядом сидела броская девка, лет двадцати трех, которая отличалась от своих подруг не только красотой, но и модным дорогим платьем, ухоженным, умело подкрашенным лицом. Мелькнуло, что надо было взять с собой командира взвода Мишу Худякова.
Познакомились, оглядели друг друга. Женщины засуетились, стали накрывать на стол. Достали и мы свои припасы. Глянув еще раз на местную красавицу, я чуть было не оставил в вещмешке обе ржавые селедки. Неудобно стало. Но хозяйка (имени не запомнил) обрадовалась и сказала, что рыбы сто лет не видели. Молодую звали Ирина, а светловолосую женщину с косами — Аня. Я сразу почувствовал какую-то напряженность в компании. Красивая и самая молодая из всех Ира казалась здесь лишней. Но ее почему-то терпели.
Я невольно поглядывал на нее. Таких красивых подруг у меня никогда не было. Но в ее уверенном поведении знающей себе цену женщины многое настораживало. Я уже не был тем сопляком, обмиравшим от прикосновения коленок медсестры Симы, и чувствовал, что общение с Ириной ничего хорошего не принесет. Выпили за героев (то бишь за нас), за победу, за женщин. Я слегка осоловел. Когда завели патефон, оказалось, что я танцую с Ириной. От нее пахло хорошими духами, а сочные полные губы едва не касались моей щеки.
— Духи у вас приятно пахнут, — сказал я, потому что не знал, что говорить еще. — Подарок?
— Подарок, — загадочно усмехнулась Ирина. — От женщин должно ведь не только селедкой пахнуть, но и духами. Можно, конечно, свежим огурцом натереться, но они еще не созрели.
Намек насчет селедки мне не понравился. Ирина засмеялась и так прижалась ко мне грудью, что меня бросило в пот от нахлынувшего желания. Она наверняка имела немалый опыт в отношениях с мужчинами и читала меня, как открытую книжку. Это мне тоже не нравилось. Хотелось простого общения, а не заумных игр с красавицей, которая делает тебе одолжение. Я тоже показал характер и, отодвинувшись, молчал до конца танца.
Допили спирт. Появился самогон. Аня, явно расстроенная, уже раза два уходила с хозяйкой в закуток рядом с печкой и о чем-то шептались. Не знаю, чем бы все кончилась, но посреди явно неудавшегося веселья заявился парень, немного постарше нас. Был он рослый, такой же видный, как Ирина, но без правой кисти руки. Как мы поняли, жених или ухажер нашей красотки. Компанию он оглядел не слишком дружелюбно, но от самогона не отказался. После двухсот граммов оживился, сообщил, что он свое отвоевал, а нам желает победы. Ира явно не хотела уходить, даже пыталась выпроводить парня, но тот как приклеился к столу. Пил за двоих, нес что-то бессвязное, а выгонять инвалида войны, нашего боевого товарища, мы постеснялись. Наконец жених Ирины добрал свою меру, замолк и сунулся щекой в тарелку. Я сразу же скомандовал:
— Ирина, бери жениха. Спекся! Мы тут сами как-нибудь обойдемся. Селедку доедим, ну и все прочее.
Она глянула на меня с нескрываемой злостью, но я плевать хотел на ее взгляды и красивые глазки. На прощание, вытаскивая парня из-за стола, Ирина все же не удержалась от ядовитой подковырки:
— Повезло тебе, Нюра. Мальчонка теперь твой. Не теряйся.
Мы промолчали. Антон вместе с хозяйкой помогли Ирине довести парня до калитки и вернулись с еще одной бутылкой самогона.
— Гулять так гулять! — выкрикнул Антон и так обнял хозяйку за бедра, что та едва не уронила бутылку.
— Ты молодец, Алексей, наладил обоих, — сказала она. — Петро, с войны покалеченный, выпивает крепко, но человек хороший. Ирка его держит, потому как других мужиков нет. А че ты насчет селедки говорил?
— Да ваша красотка духами селедочный запах отбивала. Зачем вы ее пригласили?
— Сама пришла, — сказала хозяйка, — все же племянницей мне приходится.
Аня, которая оживилась после ухода красивой соперницы, заявила, что никакая она не Нюра и работает учительницей в начальной школе. Посидели, выпили, потанцевали. Антон уже «созрел», и хозяйка намекнула, что время позднее. Я охотно пошел провожать Аню, уверенный, что останусь у нее ночевать, но ошибся. Возле калитки поцеловались, и Аня стала объяснять, как быстрее добраться до части. Я подумал, она шутит, и сказал, что в темноте переломаю ноги.
— У вас в доме места, что ли, нет? — напрямую спросил я. — Мне ведь больших трудов отпроситься стоило.
— Давай я тебя к соседке, бабе Фросе, отведу, — предложила женщина. — У нее, правда, трое постояльцев живут. Ничего, потеснятся. А утречком вместе с другом в часть вернетесь.
— Аня, я что, на клоуна похож? — разозлился я. — Мне с тобой хочется побыть, а ты меня к какой-то бабке отправляешь.
— А меня за кого принимаешь? Завтра вся деревня будет знать, что я едва мужика увидела, тут же в постель потащила. Сплетни пойдут. Ну, нельзя же так, — почти жалобно закончила она. — Надо хоть немного узнать друг друга. Как я своим ученикам в глаза смотреть буду?
Все это напоминало письма однокурсницы Лены Батуриной о «боевой дружбе». От нахлынувшей злости я едва не наговорил учительнице Ане всяких резких слов. Какого черта звали вечером в гости за четыре километра? Но, сдержавшись, сказал почти спокойно:
— Ты, Анна, еще не поняла, что война два года идет. Люди не знают, доживут ли до завтра. Нет времени прогуливаться да стишки читать. Ладно, учи детишек. Только не морочь мне больше голову.
Добрался до своих лишь под утро, изрядно поплутав, вывозив сапоги в грязи и ободрав ветками лицо. Экипаж, от которого трудно что-нибудь скрыть, посмеивался надо мной. Правда, за спиной. А Таранец, узнав мою историю, возмутился:
— Во дура! Выгнать человека ночью. Надо ж додуматься!
Через пару дней я получил от Ани записку с предложением встретиться. Я согласился. К этому времени злость поостыла. Я понимал, что Аня, как и большинство одиноких женщин, ждала от знакомства нечто более серьезного. Может, и про замужество думала. Только какой из меня муж в двадцать один год? Да и про любовь речи не было, хотя я ей нравился. Словом, стали мы встречаться. Я оставался ночевать у Ани, но все быстро оборвалось.