Мы двигались к станции Люботин, в двадцати километрах западнее Харькова. Окрестности были напичканы немецкими войсками.
Фрицы вели упорное наступление. Мне трудно было ориентироваться на местности. Да и много ли может знать командир танка? Думаю, что первый бой, не считая мелких стычек, мы приняли под одним из хуторов северо-западнее станции Люботин. Наш первый батальон поддерживал действия пехоты. Атаковали в холодный ветреный день часов в восемь утра, наскоро проведя разведку. От хутора остались торчавшие трубы печей, кучи развалин да обгорелая глина. Дома здесь строили в основном из глины, реже из кирпича.
Укрепиться немцы еще не успели, но траншей и окопов, вырытых зимой и в последние дни, хватало. Хорошими укрытиями для фрицев служили несколько подбитых танков. Артподготовка перед атакой была слабенькая, так как мы оторвались от тыловых частей, и артиллерия испытывала острую нехватку снарядов. Танки участия в обстреле пока не принимали. Как всегда, пехоту подняли, едва взорвался последний снаряд. Красная ракета и свистки командиров: «Вперед!» Основная масса наступала по открытому полю, и уже на расстоянии метров семисот бойцы залегли. Слишком сильный был минометный и пулеметный огонь.
Не знаю, почему нас не использовали в первой атаке, возможно, берегли танки. Старший лейтенант Антон Таранец, командир роты, обежал все девять танков и показал направление. Наш второй взвод должен был атаковать с левого фланга. Возле моей машины он на минуту остановился:
— Волков? Жаль, не успели познакомиться поближе. Ты мужик опытный, на тебя надеюсь.
— У вас командир взвода с орденом есть, — огрызнулся я, взвинченный долгим, с рассвета, ожиданием. — Воспитывайте его, а мы свое дело сделаем.
— Обиделся, что ли? — сплюнул Таранец. — Ну и хрен с тобой. Попробуй, струсь. Пристрелю.
— Стреляли уже, — дергал меня за язык нечистый, — да не добили. Теперь у тебя руки чешутся?
— Зря ты так с ним, — упрекнул меня механик Коля Ламков. — Обозлится, будет в каждую дырку совать. Ты не только о себе, но и об экипаже думай.
Остальные молча поддержали Николая, а я принялся изучать будущий путь к поселку. Примерно тысяча двести метров. Немецкие «семидесятипятки» сумеют взять нас в лоб, учитывая толстую пушечную подушку и наклон брони, метров с восьмисот. Значит, полкилометра у нас есть. Слева тянется редкая полоса вязов и смородиновые кусты. Я повторил еще раз свои наставления.
— Николай, по сигналу гони на полной скорости. Обязательно делай зигзаги. Если у них имеются зенитки, фрицы нас на старте могут расшибить. Идем между тополями.
Конечно, мы отклонялись слишком влево, да и там, где деревья с кустами, сильно не разгонишься. Налетишь на пень — гусеница к черту.
— Огонь открываем с восьмисот метров осколочными, — повернулся я к Лене Кибалке. — Стреляные гильзы сразу выбрасывай. Иначе от гари задохнемся.
Закурили, помолчали, и, как всегда, неожиданно снова взвились красные ракеты. Это уже сигнал для нас. Все! Пошли. Мы неслись следом за танком взводного. Немцы пока молчали. Справа по полю шли остальные пять «тридцатьчетверок» и два Т-70. Взводный открыл огонь, и сразу пальнули мы. Леня с матюками легко выбросил в люк воняющую тухлыми яйцами гильзу. Миновали залегшую пехоту. Бойцы махали нам руками и понемногу поднимались. Я заметил, что один из стрелковых взводов, опередив остальных, медленно наступает вдоль деревьев.
И сразу открыли огонь гаубицы и станковые пулеметы. Немецкие «стопятки» били беспорядочно, но тяжелые снаряды внесли сумятицу в несущийся строй танков. Осколки и пули высекали искры из брони, свалился один, второй десантник. Остальные стали прыгать без команды. Потом захлопали противотанковые пушки. Мы стреляли торопливо, не останавливаясь. Когда свернули под защиту деревьев, увидели, что там, уже уменьшая ход, прячется танк Скариди. Лесополоса оказалась сильно захламленной упавшими деревьями, валежником. Путь преграждали обледеневшие промоины.
Танк Скариди вдруг вспыхнул. Мы не имели права останавливаться, но я приказал замедлить скорость. Из машины Анастаса Скариди выпрыгивал экипаж. Впрочем, «тридцатьчетверка», кажется, не пострадала. Снарядом сорвало один запасной бак, а второй разбрызгивал струйки горящей солярки. Не смертельно, потушат! На пашне дымила еще одна «тридцатьчетверка», а огонь вели не меньше двух противотанковых батарей.
Удар пришелся по командирской башенке. Мне на спину посыпались ошметки краски, мелкие кусочки брони. Еще один снаряд вырвал из тополя кусок щепы. Я видел вспышки этого орудия. Еще лучше различал его своими кошачьими глазами заряжающий Леня Кибалка.
— Командир, всего пятьсот шагов. Левее той хаты.
«Та хата» представляла из себя россыпь кирпича. Я надавил ступнями на плечи Ламкова. Танк плавно остановился. Выстрел.
— Осколочный!
— Щас…
Мы сделали три выстрела подряд, и этот десяток секунд нас едва не погубил. Пушку мы подавили, но заработали снаряд рикошетом в башню. Ламков рванул танк с места, делая крюк.
— Опасные штучки…
На поле уже горели два танка, а третий крутился на порванной гусенице. Я снова стрелял на ходу, а когда повернул голову, увидел, что и этот танк дымит. Остальные машины круто уходили вправо, под бугор. Нельзя подставлять борт! Эту истину надо прочувствовать на себе. Еще одна «тридцатьчетверка» дернулась, пошла рывками. Мы вместе с машиной командира взвода нырнули в гущу тополей. Остановились борт в борт:
— Ты как, Алексей?
— Нормально. А ты, Гриша?
Ну, вот мы уже почти друзья. Лexa, Гриша… Атака, кажется, сорвалась. До хуторка осталось, пожалуй, всего триста метров.
— Леха, пошли кого-нибудь глянуть, что с греком случилось.
Послал Борю Гаврина, который, как пробка, выскочил из танка. Едва успели бросить сверху автомат.
— Куда без оружия? Тут фрицы могут быть.
Двумя экипажами разглядывали, как разгорается третья машина. Из глубины хутора ее прицельно добивала противотанковая пушка. Двое оставшихся в живых ребят уползали прочь от горящей машины. Пулеметные очереди срывали верхушки борозд на вспаханной земле. Потом в нашу сторону ударили гаубицы, и мы отъехали в сторону, найдя небольшую низину, скрытую тополями.
— Слышь, Григорий, — посоветовал я. — Пошли своего стрелка с автоматом метров на сто вперед. А я заряжающего дам. По крайней мере, врасплох не застанут. Автомата для Лени Кибалки не было. Кроме нагана, он захватил сумку с «лимонками».
— Смотри внимательнее, Леня.
— Не волнуйся, командир. Я, как кошка, все вижу. Не пропущу.
Через пяток минут вернулся Боря Гаврин. За ним рывками, малой скоростью выполз танк Скариди. Из открытых люков шел дым. Возле курсовой пулеметной установки темнела оплавленная дырка миллиметров тридцати в диаметре. Вытащили тело стрелка-радиста. Стрела подкалиберного снаряда насквозь пробила бедро и разорвала паховую артерию. Он был весь залит кровью. Скариди, его конопатый механик-водитель и наводчик были тоже сплошь в крови.