— Заберешь себе, Леха. Тебе наган или пистолет по штату положен. Автомат отдай Прокофию.
Немецкому МП Шпень не слишком обрадовался. Тоже отматерил меня и сам сбегал за сапогами. Мы вернулись на позицию немецкой батареи. Бойцы ковырялись в карманах и ранцах убитых немцев. Игорь Волошин доложил, что, кроме двух орудий, уничтожен станковый пулемет. У второго фрицы вытащили затвор. Наших погибло девять человек, сколько-то были ранены. Я удивленно слушал Волошина. Вообще-то старшим по званию был старшина Букаев, командир подбитого Т-26. Но Игорек, как всегда, вылез вперед. Князьков рассеянно кивнул и начал быстро распоряжаться.
За что я всегда уважал своего первого командира взвода — за умение четко оценивать обстановку и принимать быстрые решения. Человек пять легко раненных и часть бойцов он отправил догонять полк. Все бы на броне не уместились.
— Ребята, быстрее, — торопил лейтенант. — Самолеты, не дай бог, налетят.
Осмотрели Т-26. Ивану Войтику не везло. За считаные дни он потерял второй танк. Или, наоборот, повезло. Два танка накрыло, а он остался жив. Старшина Шуваев доложил, что фрицы сунули под гусеницы противотанковую мину. Командира танка била мелкая дрожь, лицо было в кровоподтеках. Он докладывал громко, почти кричал. Башенного стрелка сильно ударило головой, сам идти не сможет.
Мы быстро осмотрели танк с разорванной гусеницей и выбитым колесом. Кто-то из бойцов достал из окопа ручную противотанковую мину, похожую на металлическую сковородку с двумя ручками.
— Повезло, что не на стационарную наехали, — сказал Князьков. — Та, гадина, могла весь экипаж на тот свет отправить. Перегружайте быстро боеприпасы и сливайте бензин. Танк уничтожить.
Я посмотрел на мертвого немца, который ценой жизни взорвал наш танк. Лет двадцати, без шинели, но в каске, в издырявленном пулями френче, он лежал метрах в семи от танка. Светло-русые волосы, тронутое восковой желтизной лицо. Он бы мог убежать и не лезть под танк со своей сковородкой. Может, его заставили? Вряд ли. Просто они намерены победить нас любой ценой.
Подожгли Т-26. На наш танк погрузили оставшихся раненых, в основном тяжелых, уцелевших танкистов и бойцов. Облепленный людьми БТ, Прокофий, спрямляя расстояние, погнал к лесу через поле. Вовремя. На опушке нас догнала пара «мессершмитов». Прокофий вломился в заросли, десантники спрыгнули. Пушечные и пулеметные очереди прошли по верхушкам деревьев, срезая ветки. Нам повезло, но ребятам, которые вышли раньше, досталось крепко. Пилоты били, снижаясь почти до земли. Им тоже оставалось до леса совсем немного, но фрицы успели перебить половину группы. Каждый «мессер» имел две 20-миллиметровки и два пулемета. Восемь стволов в несколько заходов обрушили огонь на наших ребят.
Когда самолеты улетели, мы помогли унести глубже в лес оставшихся в живых раненых. Авиапушечные осколочные снаряды отрывали руки, превращали тела в месиво костей. Спаренные пулеметы оставляли в телах сплошные смертельные раны. Не надо про это писать? Но тогда мне не надо было рассказывать, как по команде лейтенанта Князькова наш деревенский увалень Прокофий Шпень давил гусеницами немцев, а из разорванных лохмотьев мундиров торчали скользкие груды кишок.
Один из бойцов был ранен бронебойным снарядом в лопатку. Из раны, размером с кулак, вытекло столько крови, что я не мог представить, как этот человек еще жив. Мы сносили тела под клены, где нас защищали раскидистые ветви, с яркими облетающими листьями.
Пока торопливо рыли могилу, умерли трое раненых, в том числе тот, пробитый снарядом в спину. С могилой не рассчитали. Когда опустили последнее тело, девятое или десятое по счету, оно было почти вровень с землей. Мы, усталые и подавленные, глядели на Князькова, боясь, что лейтенант заставит вынимать тела и расширять братскую могилу. Но он лишь приказал накрыть погибших шинелями и насыпать бугорок побольше. Когда все было закончено, Князьков трижды выстрелил вверх из пистолета.
— Спите, ребята. Мы вернемся.
Мы пытались догнать свой полк, но в лесу оказалось столько дорог, что вскоре мы потеряли ориентировку. Кругом были следы солдатских ботинок, повозочные колеи. Мы двигались, держа направление на восток. Танк, облепленный со всех сторон бойцами, шел со скоростью километров пятнадцать в час. Когда пытались увеличить скорость, начинали кричать от тряски раненые и падали с брони бойцы, которым не за что было ухватиться.
Раза два мы видели на обочине тела мертвых красноармейцев, в ссохшихся от крови бинтах. На ветках висели противогазы без сумок. В одном месте стояла тяжелая допотопная гаубица-шестидюймовка. Затвор был снят, а ствол, видимо, пытались взорвать, но не смогли. Здесь же валялись вперемешку пустые и полные ящики со снарядами. Отдельно — гильзы, отдельно — остроносые снаряды.
Много чего мы видели в тот день. Сгоревшие полуторки, груды телефонных катушек, лопат, киркомотыг и прочего брошенного военного имущества. И снова противогазы. Их бросали сотнями. А ведь в старших классах и институте нас очень старательно готовили к химической войне. Иприт, зарин, заман… Какую еще гадость готовили нам фашисты вместе с империалистами? В химическую войну, видно, больше никто не верил. Возле дороги сидел, прислонившись к сломанной повозке, красноармеец, накрытый сразу двумя шинелями. Торчала замотанная в тряпки оторванная по голень нога. Когда мы остановились и хотели посадить его на танк, он закричал:
— Уйдите! Казнить меня желаете? — Он был крепко пьян и повторял, что за ним должны скоро приехать. — В баньку повезут! Лечить будут. Уезжайте, идолы!
Слово «идолы» совсем не звучало смешно. Под шинелью обнаружили две фляжки со спиртом и обгрызанные брикеты пшенной каши. Одну фляжку мы забрали для наших раненых. Еду не тронули и двинулись дальше. Догнали человек семь бойцов. Все без знаков различия, только двое или трое с винтовками. Когда Князьков высунулся из люка, они кинулись в лес.
Остановились километрах в полутора от небольшой деревеньки. Нас оставалось примерно человек пятнадцать. Трое — тяжелораненые. Почти у всех остальных, особенно у танкистов, — контузии или сильные ушибы от ударов. Каждого из нас не раз тряхнуло в железной коробке близким взрывом или ударом бронебойного снаряда. Ранеными занимался Иван Войтик, наш доморощенный фельдшер. Троих человек Князьков отрядил в село — Пашу Закутного, Игоря Волошина и меня.
— Если немцев в деревне нет, обязательно постарайтесь найти какого-нибудь лекаря. В крайнем случае, любые медикаменты. Что-нибудь из народной медицины. Иван знает. Что нужно?
— Настой чистотела, — подумав, стал загибать пальцы белорус, — спирт, барсучий или гусиный жир, мед. Да, много всего. И лекарства наверняка у кого-то остались. Сульфидин, стрептоцид, аспирин…
— Ладно, — перебил его Князьков, — иди сам, если сил хватит. На месте решишь. А ты, Волошин, оставайся.
— Дойду, — заверил Войтик — Башка вроде прошла.
Мы все хотели есть. Не просто есть, а были голодные до боли в желудках. Поэтому на нас с завистью смотрели все остальные. Раненые мечтали о стакане самогона, который непременно снимет боль.