— Васек в себя придет, оттопчет ее раз, другой, да пятый, расцветет баба. Это уж мне поверьте. Я в таких делах разбираюсь.
Еще как-то раз повезло. Председатель сельсовета на постой к бабуле, жившей на выселках, определил. Принес баранью лытку, сала, самогона. С нами посидел и утром проводил. Но на этом наше везение кончилось.
Началось с того, что наткнулись на целое поле мертвых. Человек двести лежало наших бойцов, уже изгрызенных, исклеванных хищниками. Часть — раздеты, разуты. Некоторые не тронуты. Мы еще удивились. Полезли менять сапоги, ботинки. От прохудившейся обуви мы больше всего страдали.
И вдруг — взрыв. Кричал, катался по земле один из башенных стрелков (башнер, как нас называли), а сплющенная, вывернутая нога, намокшая кровью, болталась от судорожных движений, как посторонний предмет.
— Стой! Не двигайся.
Кричали в несколько голосов, но истекающий кровью человек мало что соображал. Пополз к нам. Мы шарахнулись прочь. Теперь уже Князьков орал на него, приказывая застыть на месте. А башнер полз. Вторая мина рванула под локтем. Тело подбросило вверх, оторванная рука отлетела метров на пять. Отмучился парень!
Уходили с минного поля цепочкой. Шуваев осторожно тыкал шомполом землю, делал шаг-другой, а мы двигались следом. Кто-то брел в одном ботинке, не успев переобуться, другой бормотал непонятное под нос. Страшной, неожиданной была гибель танкиста. Только что живой, утром махоркой делились, а спустя час оставили мертвым. Когда отошли подальше, опомнились, Войтик разглядел возле разбитой полуторки полусгоревший ботинок. Постучал по дереву, вытряхивая землю, и протянул босому бойцу, прыгающему на посиневшей от холода ноге.
— Обувайся.
Сели перекурить, помянуть махоркой погибшего танкиста. Хороший был парень и стрелок меткий. И смерть неожиданная. Впрочем, никто смерть не ждет — она сама приходит. Кто мог подумать, что на истоптанной дороге, по которой столько транспорта и людей прошло, окажется эта чертова мина.
— Т-3 немецкий с первого снаряда уделал, — вспомнил кто-то погибшего башнера.
— И гаубицу он фугасным накрыл. А потом пушкарей из пулемета причесал.
— И-и-эх, жизнь солдатская…
А босой пехотинец, натянув ботинок растерянно его разглядывал.
— Он же левый. Мне правый нужон. Левый-то у меня есть.
— Шагай, в чем бог послал, — посоветовал Иван. — Или сходи на мины. Там и левых, и правых хватает.
Маленький белорус за словом в карман не лез. А смерть, если уж прицепилась, то не отстанет. Через день мы потеряли еще одного товарища, и сам я едва вылез из передряги.
Я не запомнил имени и фамилии красноармейца, вместе с которым Князьков направил нас к деревушке у дороги. Имена и фамилии уходят быстрее, чем какие-то характерные черты человека. Кажется, он был высокий, на голову выше меня. Служил в армии год или полтора. Родом был с наших южных краев, из-под Астрахани. По дороге он рассказывал, как ловил с братом воблу. По мешку за день весеннего лова приносили. А брат, хоть и младше его, уже пропал без вести. Так написала мать в последнем письме. Еще он нахваливал соседку-разведенку, красивую бабу, которая приклеилась к нему, хоть и старше на три года.
— Три года, Леха, это ничего? — спрашивал у меня астраханец.
— Конечно, ничего, — соглашался я.
— Вот и говорю, — неизвестно чему радовался мой напарник
Несмотря на равный с ним возраст и то, что я в армии перед войной не служил, астраханец сразу признал во мне командира. Во-первых, Князьков меня старшим назначил, во-вторых, грамотный, в институте учился, и к тому же танкист. А танкистов пехота всегда уважала. Мой напарник может, и по немцу толком выстрелить не успел, а наш БТ в немецкие танки снаряды всаживал, две пушки и несколько пулеметов разбил. На счету экипажа было как минимум два десятка уничтоженных фрицев.
И еще я почувствовал, что мой авторитет в нашей небольшой группе вырос после того, как мы с Игорем Волошиным остались прикрывать на разбитом танке под артиллерийским огнем всю группу. После этого и Князьков меня звал советоваться, когда собирался вместе со старшиной Шуваевым и Иваном Войтиком что-то обсудить, а я ведь всего-навсего рядовым башнером был. Значит, заслужил. В разведку меня чаще других посылали. И сейчас шли мы к одной из деревушек, которые кормили и обогревали нас на всем долгом пути из окружения. Глянуть, есть ли там немцы, а дальше действовать по обстановке. Главное — найти безопасный ночлег. В лесу уже ночевать было тяжко. То дождь со снегом, то ветер холодный с вечера так закрутит, что ни один шалаш и еловая подстилка не спасут.
Так получилось, что астраханец шел, немного обгоняя меня, вымеряя своими длинными ногами огромные шаги. Я его придерживал, но моего напарника гнал вперед голод и надежда отоспаться в теплой хате. Не доходя до села, я выбрал место, и мы минут двадцать наблюдали за маленькой, в одну улицу, деревней. Дорога была пустынная, кроме редких сельчан, никого не заметили. И все же мы поторопились. Не рассчитывали, что в этой глуши окажутся немцы.
Произошло все вот как. Мы осторожно приблизились к баньке, стоявшей на дальнем конце огорода. Рядом журчал мелкий, воробью по колено ручеек. Вода в нем была прозрачная, а камни разноцветные: желтые, красно-коричневые, зеленоватые. Мы перешли ручей по двум плоским валунам. Огород был крупно и глубоко перекопан к зиме. Мы шли по тропинке к дому, и никто нас не видел. Может, потому, что сеял мелкий холодный дождь, ветер хлестал брызгами и на улице делать было нечего. Сначала, осмотревшись, двинулся я, затем астраханец. Вдруг мы увидели задний борт грузовика, который показался нам чем-то нереальным среди пустой, утопающей в лужах улице.
Немцы загнали машину радиатором к калитке. Мы замерли. С досадой промелькнуло в голове, что не ночевать нам сегодня в теплом доме и снова оставаться голодными. А через минуту все перебила уже другая мысль — выбраться отсюда живыми. Двое немцев вышли из третьего дома по улице и торопливо шагали в нашу сторону. Один был в шинели нараспашку, другой — в плащ-палатке. Они несли холщовую сумку с чем-то съестным, и у обоих были винтовки.
Мы пятились за палисадник, а немцы почти бежали, не глядя на нас. Нам оставалось несколько шагов, чтобы нырнуть за угол дома, когда один из них поднял голову. Мы не желали стрельбы. В деревне, наверное, остановились на ночь водители небольшого подразделения. Может, всего человек шесть-семь. Но уж никак не двое.
И мы, и фрицы застыли на месте. Немцы не хватились за винтовки. Неожиданность прошла, но оба солдата понимали, что их положение хуже нашего. Мы держали оружие наготове, а винтовки немцев висели за спиной. Может, и разошлись бы живыми-здоровыми, но заскрипела калитка, и мы бегом бросились назад. Бегущих бьют. Мы на секунду про это забыли, а фрицы сдергивали с плеч винтовки. Мы уже нырнули за угол, когда треснули два выстрела. Мой напарник споткнулся на скользком, как мыло, черноземе и упал на спину. А из-за угла уже вылетал завоеватель, передергивая на бегу затвор. Я нажал на спуск. Очередь с пояса россыпью ударила в солдата, опрокинув его в лужу.