— Я не против.
— Только рота, которой я командую, будет выполнять специальное задание. Шансов погибнуть — не меньше. Драться будем на переднем крае, а понадобится — в тылу у фашистов. Не сбежишь в плен?
— Не сбегу, — я хотел добавить что-то еще, но в горле пересохло, и я молча кивнул.
Мне налили воды, особист веско заметил:
— Тебе доверяют. Ты не дезертир и не трус. Но приказ нарушил. А если нарушишь снова или сбежишь, то расплачиваться будет твоя семья.
Поговорили еще, и я дал согласие. Хотя главную роль сыграло не мое согласие (куда бы я делся!), а решение капитана Крылова и сотрудника особого отдела. Наверняка они многое знали обо мне и, лично поговорив, убедились, что я подхожу для формируемого подразделения.
Это не была штрафная рота в полном смысле этого слова. Насколько я знаю, танковых штрафных рот и батальонов в составе Красной Армии не существовало вообще. Но десятка два проштрафившихся танкистов в нашей роте было. Опытных танкистов всегда не хватало. Отобрали людей, которым доверяли и которые попали в штрафники в основном за совершение не слишком тяжких воинских преступлений. Хотя мелких преступлений в войну не бывает. Ставили к стенке и за обычное воровство. Но дезертиров, самострелов и людей, подозреваемых в предательстве, среди нас не было.
В роте имелось четыре танка Т-34, два БТ-7 и новые для меня машины — два легких танка Т-60 с 20-миллиметровой пушкой. О них отзывались с некоторым пренебрежением из-за слабого вооружения. Зато лобовая броня была толщиной 35 миллиметров, а сами танки, весившие всего 6 тонн, отличались маневренностью и хорошей проходимостью. Кстати, машин Т-60 в сорок втором году было довольно много в танковых полках и бригадах. Я был назначен в первый взвод командиром «тридцатьчетверки». А всего во взводе было три машины: два Т-34 и новый Т-60, больше напоминающий танкетку. Кроме танков, в роте имелись два мотоцикла и полуторка.
Вся подготовка длилась пять-шесть дней. Прежде всего нас ознакомили с картой местности, где нам предстояло действовать. Это была лесостепная зона, где имелись леса, множество перелесков, холмов, мелких речек. В общем, неплохое место для действий в тылу врага. А то, что придется воевать именно в тылу, стало ясно уже через пару дней. В таких местах удобно устраивать засады, прятаться и уходить от преследования.
Командовал нами тот самый капитан со шрамом, Крылов Василий Лукич, воевавший под Москвой, награжденный орденом Красной Звезды. Было два командира танковых взводов и командир взвода разведки Шевченко Федор. Имелись также трое саперов во главе со старшиной и несколько пехотинцев, наскоро обученных взрывному делу. В детали предстоящих боевых действий нас не посвящали. Сказали коротко — бить немцев, помогать Сталинграду. Кто-то спросил, надолго ли нас отправляют? Крылов, с искривленной шрамом губой, блеснул железными зубами. Один из осколков брони, когда под Москвой подбили его танк, попал ему в лицо.
— Пока два десятка немецких панцеров и полтысячи фрицев не угробим, про обратную дорогу забудьте. В Сталинграде до последнего бойца в роте бьются, а нам сам Бог, то бишь трибунал, велел. Всем ясно?
— Ясно, — ответили несколько голосов.
Цифры, конечно, нереальные, но не в них дело.
Я понял, что предстоит воевать до последнего танка. Хорошо, если десяток бойцов живыми вернется.
Кстати, в «особой роте» (так нас именовали) из 70 бойцов и командиров насчитывалось человек 25 штрафников, в основном экипажи танков. Командовали танками обычные, не проштрафившиеся лейтенанты и сержанты. Исключение составляли два человека. Командир одного из БТ и я. Нам присвоили звание «сержант». Цепляя на петлицы медные треугольники, я размышлял, какая странная складывается у человека судьба. Сержантом я пробыл более чем полгода, потом пару месяцев младшим лейтенантом, и вот снова, после разжалования в рядовые, становлюсь сержантом, даже командиром. Надолго ли?
Сплошной линии фронта в тех местах, где нам предстояло действовать, в то время не существовало. Немцы наступали, вклиниваясь в нашу оборону, где-то их отбивали. В некоторых районах проводили контратаки наши войска. А в семистах километрах южнее, под Сталинградом, развернулось гигантское сражение. В него, как в паровозную топку, бросали с обеих сторон все новые дивизии и бригады. С нашей стороны «на Сталинград работали» очень многие подразделения. Наносились непрерывные удары, велись обстрелы, операции силами полков, батальонов и даже рот. Все это, собранное вместе, в том числе наша особая рота, должны были помешать переброске дополнительных немецких войск на помощь 6-й армии Паулюса.
Мы проскочили линию фронта в заранее выбранном месте на рассвете десятого или одиннадцатого сентября. Возможно, на день-два я ошибаюсь. Стоял туман, но нас заметили пулеметчики. Успели дать несколько очередей. Головной разведывательный Т-60 раздавил гусеницами гнездо. А с брони упали двое бойцов десанта. Один убитый, второй — раненный в шею и плечо. Остановились на пять минут, похватали из окопа два автомата, их у нас не хватало, запасные магазины. Пулемет был раздавлен. Наскоро перевязали раненого. Ротный ему сказал:
— Ты свою вину искупил. Лезь в полуторку. В кабину.
— А может, я потихоньку, пока туман, через нейтралку вернусь?
— Заплутаешься. Попадешь к немцам, вся наша секретность — коту под хвост.
Раненого посадили в полуторку. Адъютант Крылова уступил ему свое место, а сам полез в кузов. Значит, мы будем таскать раненого с собой, пока он не истечет кровью от тряски? Можно было выделить мотоцикл и отвезти его к нашим. Обошлись бы одним мотоциклом. Но меня никто не спрашивал, и рота двинулась дальше. Проскочили не останавливаясь километров двадцать, по кружным глухим дорогам. Немцев встретили лишь один раз. По параллельной дороге шли три больших грузовика. На нас в тумане они внимания не обратили. Передний край остался довольно далеко позади.
Потом нырнули в лес. Не такой густой, как под Брянском, но место выбрали глухое. Укрыться можно. Прежде всего осмотрели технику. «Тридцатьчетверка», которой командовал командир второго взвода, дымила. Где-то лопнул маслопровод, потекло масло, сильно нагрелся и едва не заклинил двигатель. Крылов обошел танк и сказал взводному лейтенанту Подгайцу:
— Семен, ты хоть мне друг-приятель, но делай что хочешь. Танк должен бегать. Мы всего двадцать верст прошли, а он издыхает. Хреново ты технику подготовил. Не исправишь, кровью будешь искупать. На дороге встанешь, и в одиночку до конца драться будешь.
В общем, дал нам понять, что спрос со всех одинаковый. Хотя отмечу сразу, что технику нам выдали далеко не новую, может, за исключением танка Крылова. Моя «тридцатьчетверка» была латаная-перелатаная, обгоревшая изнутри. Виднелись следы замытой, небрежно закрашенной зеленой краской крови. Командир нашего первого взвода, Глазков Михаил, после марша вместе со мной проверил двигатель и ходовую часть. Небольшого роста, широкоплечий, из спортсменов-борцов, он показался мне мужиком надежным. Воевал с февраля, был два раза ранен, с людьми обращался спокойно, без криков. Мою историю он знал хорошо. Когда я ему рассказывал, Михаил головой покачал: