— Тогда у вас не будет ни малейшей надежды.
— У нас ее и так нет…
Командир достал-таки рацию, хотя лежа сделать это было несколько неудобно. Он не знал, что снайпер-спецназовец, воспользовавшись этим коротким диалогом, уже перебрался вдоль опушки леса правее, и теперь наблюдает за каждым его действием в окуляр прицела. Более того, под таким углом его огонь больше не был опасен для пленных — разве что все тот же случайный рикошет от камня, ну да только тут уже ничего не попишешь…
Застрелить его сейчас для снайпера не составляло никакого труда. Да только что ж за интерес стрелять в такую крупную мишень!.. Это уже будет обыкновенное убийство, в то время как взятый в плен боевик мог пригодиться — и как «язык», и как человек, которого можно было бы обменять на кого-нибудь из наших ребят, которые томятся в плену у «чечиков»…
Промаха не случилось. Командир моджахедов не успел включить рацию — мощная пуля вдребезги разбила рацию, раздробила сжимавшую ее кисть левой руки и напоследок расколола небольшой камень, звонко срикошетив в небо. Осколки булыжника брызнули в лицо боевику, иссекли ему лоб и заросшие щеки, один даже пробил насквозь стенку ноздри, застряв в хряще носовой перегородки — однако при этом странным образом пощадили глаза. Бородач взвыл от боли, молнией пронзившей его тело от простреленной кисти.
Увидевший это Валиуллин попытался воспользоваться ситуацией.
— Последний раз предлагаю вам сдаться! — крикнул он. — Иначе открываем огонь на поражение.
Едва не плачущий от пронизывающей все тело боли главарь моджахедов изо всех сил сжимал правой руки запястье левой, словно это могло остановить струящуюся из раны кровь. Он даже приподнялся на локтях, не заботясь о том, что стал еще более заметен для укрывшегося в кустах противника.
— Поползли, пока он о нас не вспомнил… — тихо проговорил более подготовленный к неожиданностям Муртаз растерявшемуся Калюжному.
— Давай попробуем, — согласился тот.
Связанные спина к спине, с началом стрельбы они повалились на бок. Ползти на боку, без помощи рук, когда не можешь координировать свои движения с движениями товарища по несчастью… Ноги в ботинках безрезультатно царапали почву, рукава на их одежде тотчас порвались о мелкую, как наждак, каменную крошку, сквозь которую росла жесткая трава…
— Нет, ничего не получается… — с досадой проговорил Муртаз. — Давай перекатываться.
— Как? — не понял Калюжный.
— Друг через друга…
— Давай попробуем.
Они чуть развернулись. Потом Константин, оттолкнувшись от земли, попытался перевалиться через разведчика. Однако не рассчитал и оказался лежащим на нем. Он смотрел в высокое синее небо и дергался, стараясь перевалиться на другой бок, чувствуя, как под ним трепыхается разведчик. Наконец их усилия увенчались успехом — они опять оказались лежащими на боку, но теперь на полметра дальше от командира боевиков.
— Ну ты бугай, — отплевываясь от набившейся в рот пыли, проговорил разведчик.
Тут-то раненый и вспомнил о них. А может сквозь боль услышал шум и разговоры у себя за спиной.
Он оглянулся.
— Все из-за вас! — прорычал боевик.
Нашарив, он поднял пистолет, который положил на землю перед тем, как начал доставать рацию. Больше он не жалел пленных, он жаждал их убить. В этой своей ослепляющей ярости он даже не подумал, что пробивший ему руку выстрел не мог случайным.
Вскинуть оружие боевик тоже не успел. Со стороны леса вновь громко щелкнул выстрел — снайперская винтовка, в отличие от большинства остальных «стволов» спецназовцев, была без глушителя. Теперь пуля под углом попала в правое плечо, раздробив ключицу и лопатку. Над поляной вновь раздался вопль — теперь уже не столько боли, сколько отчаяния. Бородач лежал на спине на камнях, из его ран текла кровь, тело налилось болью, руки отказывались ему повиноваться.
— Начинаю отсчет! — между тем кричал Кирилл. — Счет «три»… Счет «два»…
— Не надо, я сдаюсь! — раздалось со стороны поляны.
Один из двоих уцелевших бандитов поднял руки с автоматом, демонстративно отбросил его в сторону, начал подниматься.
— Я тоже!
Из-за крупного валуна показался и второй.
Теперь бы только не выяснилось, что где-то из кустов за происходящим наблюдает моджахед, которого мы до сих пор не смогли обнаружить, — рассуждал Кирилл. — А то возьмет, падла, да и саданет из автомата… Нет, самим показываться на открытом месте сейчас пока не следует. Ну а если тот гипотетический моджахед и в самом деле наблюдает за происходящим и вздумает стрелять по сдающимся — туда им и дорога. Лишь бы не вздумал пленных убить — ну да тут теперь вся надежда на его инстинкт самосохранения.
— Теперь тот, который встал первым, пусть отойдет в сторону! — распорядился он. — Второй иди и развяжи пленных… И смотри, без глупостей. Не вздумай прикрываться ими — все равно не уйдешь, а первым мы застрелим твоего приятеля!
Боевики коротко переглянулись между собой. И повиновались.
— А ты внимательно следи за кустами вон с той стороны, — показал Валиуллин Турчанинову. — Если только заметишь хоть что-нибудь подозрительное — сразу мочи. Не раздумывая — наших там быть не может. Очередью… Понял?
— Конечно.
…В кустах в указанном Валиуллиным направлении и в самом деле сидел еще один моджахед из этого отряда. Буквально за несколько минут до нападения он отлучился в лес по физиологической надобности. Когда на поляне густо затрещали выстрелы, он бросился было к своим. Однако увидев, что происходит, в бой вступать не стал. Он пребывал в полнейшей растерянности. Кто это мог напасть на его отряд? Кто пытается отбить пленных? Другой отряд, подчиненный другому полевому командиру? Подразделение шариатской госбезопасности? Очень маловероятно. У полевых командиров между собой в большинстве своем отношения более чем натянутые, однако до открытых столкновений доходит редко. Шариатская госбезопасность сильна как раз опорой на отряды, подобные тому, который сейчас погибал на поляне…
Значит, это федералы?.. Но откуда они тут могли взяться?..
И главное: что теперь делать? Открыть наугад огонь по кустарнику, где оказались невесть как попавшие сюда федералы? Это значит попросту добровольно обречь себя на гибель… Дождаться, пока они выйдут на поляну и открыть огонь после этого? Но один против всех — он опять будет обречен… Добить пленных? Застрелить этих двоих сдающихся?.. Ни один вариант не подходил, потому что успех от его вмешательства в ход событий был бы минимальным, в то время как на кону оказывалась бы его собственная жизнь.
Нет, он не станет стрелять. Он просто за всем внимательно понаблюдает. А потом доложит руководителям, как было дело. Его никто не осудит за то, что он не вмешался в ход боя, когда его исход уже был предрешен и когда на его исход не могла повлиять отвага одинокого героя…