В гудящей голове проносились жуткие истории, рассказанные Линдой. У них тут тоже планы, графики, отчеты, соцсоревнование. И ради цифири им . ничего не стоит захомутать любого, кто под руку попадется, подшить к глухому делу в качестве обвиняемого, выколотить нужные им показания. Настоящее-то раскрытие преступлений — дело долroe, муторное, подчас бесперспективное и страшно невыгодное: показатели падают, начальство бодает, ; премии летят мимо кармана, а звездочки мимо погон. Вот и стараются. И ничего ты супротив них не вякнешь, потому что они — Государство, а ты — никто, ноль без палочки, и когда Государство назначает тебя преступником, обратного хода уже нет. Но, возможно, назначение еще не состоялось… Главное — держаться спокойно, уверенно, но не вызывающе, ничем не проявить ни свою ненависть, ни свой страх…
— Заходите, заходите, Нил Романович, присаживайтесь.
В занюханном кабинете на три стола сидели двое: молодой блондинистый усач в клетчатом пиджаке и невыразительный мужчина средних лет, в очках и с аккуратно зачесанными на лысину реденькими волосами. Этот-то к нему и обратился.
— Передохнули маленько? Продолжим?
— Извините, я… — Нил замолчал, ничего не понимая.
— Хорош! — фыркнул усатый.
— Да ладно, Василь Василич, с кем не бывает. Ты лучше своими делами занимайся, а мы своими .
Усатый что-то буркнул и уткнулся в лежащую перед ним папку.
— Итак, Нил Романович, давайте-ка еще раз, во всех подробностях — как вы провели вчерашний день? Где были, когда, что делали?
— Я… А вы кто?
Человек, похожий на заслуженного счетовода, усмехнулся.
— Да, вы явно не в лучшей форме. Но, не обессудьте, отложить нашу беседу никак не могу. Фамилия моя Денисенко, старший следователь отдела борьбы с хищениями социалистической собственности.
«Это еще откуда?.. Спокойно! Ясно, что здесь какое-то недоразумение, однако сразу заявлять об этом не стоит, это заведомо проигрышная позиция… Уж по их-то ведомству за мной ничего реального нет и быть не может. Тем более вчера. Разве только кто-нибудь упер противогазы, что мы перегружали, или тот щедрый старикашка оказался переодетым расхитителем… Как хорошо, что вчера я весь день был на людях, и что бы они мне ни предъявили, найдутся свидетели, которые подтвердят мое алиби…»
Медленно, четко, внушая себе, что он находится не в кабинете следователя, а на занятиях по разговорной практике, он начал рассказывать. Про Либерфатера, про противогазы, про пивную и присоседившегося к их компании чудного деда. На этом месте Денисенко прервал его:
— Дальше мне все понятно. Значит, в течение дня домой вы не заходили? Нил кивнул.
— И с женой не виделись?
Линда! Что-то случилось с Линдой?! Но почему ОБХСС?..
— Только рано утром, перед уходом в университет, — сдавленно сказал он.
— И вы ничего необычного в ее поведении не заметили? Она не показалась вам взволнованной или излишне рассеянной?
— Она спала. Мне надо было к первой паре, а ей на работу только к десяти…
— А накануне? .
— Да нет вроде… Сидела с подружками, песни пела. Потом легла спать.
— И ничего не рассказывала, никакими планами не делилась?
— Нет…
Нил смолк. Вопросы сидящего напротив казенного человека били в точку. Ну, была она какая-то не такая, ну, говорила про какие-то «Веритасы», предвидела большой ажиотаж… Ну и что! Они явно под нее роют, и любые его слова…
— Вы бы лучше у нее спросили… — осторожно посоветовал он.
— И спросим, — с неожиданной резкостью сказал Денисенко. — Обязательно спросим. По всей строгости. Когда поймаем.
— Да что такое?! Я ничего не понимаю. В коридоре шумно хлопнула дверь и высокий, чуть дрожащий голос произнес:
— Примите наши извинения, Ольга Владимировна…
— Имейте в виду, я этого так не оставлю! — громыхнуло в ответ, и Нил вздрогнул, вновь окунаясь в марево лютого бреда. Откуда здесь взялась его матушка? — В своих сапожищах врываются прямо в репетиционный зал, хамят так, будто перед ними не народная артистка, а какая-нибудь шушера со свалки, — патетически вещала примадонна, — на глазах у всего коллектива запихивают в автомобиль с решетками…
— Но поймите правильно, уважаемая Ольга Владимировна, они всего лишь выполняли полученное предписание, в котором сказано — принять меры к розыску и задержанию гражданки Баренцевой Ольги Владимировны, тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения…
— Мне, конечно, льстит, что меня принимают за особу пятьдесят третьего года рождения, но это еще не дает вашим подчиненным основания…
Послышался скрип закрываемой двери, и голоса стихли.
— Вот вам и ответ, Нил Романович, — блестя очками, проговорил Денисенко. — Вчера ваша жена, Баренцева Ольга Владимировна, после обеденного перерыва не вернулась на рабочее место. Когда вскрыли кассу, там обнаружили десять рублей семьдесят восемь копеек мелочью. А контрольная лента зафиксировала сумму в шесть тысяч сто девятнадцать рублей. Арифметика несложная. А жену вашу в последний раз видели в четырнадцать ноль три на троллейбусной остановке. Естественно, мы приняли все меры к задержанию, двух сотрудников отправили на вашу квартиру. Она там не появилась, зато в восемь сорок пять появились вы. К сожалению, наши работники не правильно оценили ваше состояние и доставили сюда для беседы. Вы с порога заявили… — Денисенко перевернул несколько бумажек и, глядя в последнюю, зачитал:
— «Все мы вышли из гофмановской шинели». На нашу просьбу пояснить ваше загадочное высказывание вы ответили: «Я буду говорить только в присутствии моего адвоката». После этих слов ваша, как бы выразиться… ваша неадекватность стала очевидна всем, и пришлось вас отправить немного освежиться. Вот, собственно, и все… Распишитесь вот здесь. Ваши показания мы проверим и, полагаю, побеседуем еще раз. А пока — вы свободны. И, разумеется, держите нас в курсе, если что…
— Да, конечно… А если что — это что?
— Ну, если вы будете располагать какими-либо сведениями о местонахождении вашей, извините за выражение, жены…
Нил поднялся и в упор глянул в оловянные глаза Денисенко.
— На это не надейтесь.
— О, на ловца и зверь! Рванули в «Петрополь»? Сегодня я обязан надраться в говно… Хотя нет, прикид у тебя явно не для пивнухи. Тогда, может, в «Погребок». Я проставляюсь — денег, как грязи! Стипуху за лето авансом выдали.
Нил выразительно похлопал по карману. Глаза Ванечки Ларина загорелись, но он пересилил себя и ответил со вздохом:
— Пока не могу. Велено хранить трезвость до восемнадцати ноль-ноль.
— А что такое?
— Домашний банкет по случаю защиты диплома.
— Погоди, чьей защиты?
— Моей, чьей же еще?