— Ты всегда был умнее и находчивее, чем он. Поэтому вполне справедливо, что ты…
— Что я?
— Почему ты стал мечтателем, хотя мне казалось, что ты должен быть лидером?
— Тебе казалось!
Гуль Алуф подняла голову.
— Знал бы ты, сколько презрения в твоих словах!
К сожалению, он знал.
— Ты отделился от Товарищества в тот момент, когда следовало захватить власть.
— Так хотела ты!
— Ты мог бы все изменить, я старалась для твоего же блага, Сахор.
Он был задет за живое.
— Теперь это не важно.
— Тогда зачем ты спросил про союз с Нитом Имммоном?
— Зная тебя, этот вопрос напрашивается сам собой.
— Зная Нита Имммона, никто не стал бы задавать такой вопрос. — Гуль Алуф прижалась к Сахору всем телом.
— Любые твои союзы перерастают в романы.
— Мы оба знаем, зачем ты спросил.
— Какая теперь разница, — прикрыл глаза Сахор. — Все прошло, ничего не вернешь.
Робкие капли, стучавшие по окнам и карнизам, превратились в настоящий дождь. Кажется, в ту ночь, когда они расстались, тоже шел дождь?
— Ты, я, Товарищество — все изменилось.
— Товарищество погрязло в мелких распрях, каждый теперь думает только о себе.
— Да, оно раскололось. Без тебя, без твоих взглядов и силы о единстве не может быть и речи.
— Я уже принял решение и не желаю его изменять.
— Почему ты так уверен?
— Потому что я уже кое-что изменил.
— Что ты мог изменить, прячась и скрываясь?
— Тебе этого не понять.
Гуль Алуф покачала головой, раздосадованная тем, что ей не удалось убедить Сахора.
— Пусть. Кое-что случилось… И ты нужен нам, как никогда раньше.
Так вот для чего она расставила ловушку с низкочастотной сетью, вот зачем ждала, чтобы он себя обнаружил, вот зачем сегодня пришла в музей! Нет, Сахор ошибся — изменилось далеко не все. Чрезмерные амбиции Гуль Алуф остались неизменными. Она ведет собственную игру, и теперь ей понадобилось Товарищество, вернее, то, что от него осталось. Надежда, что между ними могут возродиться старые чувства, разбилась в пух и прах.
Гуль Алуф беспокойно заерзала.
— Что ты молчишь?
— Мне нечего сказать.
— Ты даже не захотел меня выслушать.
— А тебе есть что сказать?
— Ты будешь меня слушать!
— Я давно уже не твоя марионетка.
— Если ты меня ненавидишь — это одно, но нельзя смешивать личное…
— Шутишь? Все, что связано с тобой, — личное.
— Эгоист несчастный! — Гуль Алуф наконец потеряла самообладание. — Как ты можешь бросить Товарищество в такой момент? Ты нам нужен.
— Звучит не очень убедительно!
Гуль Алуф вздохнула и сложила крылья.
— Ну хорошо, выбора ты мне не оставил. — На ее губах снова заиграла полуулыбка, дразня и намекая на секреты, которые ему никогда не раскрыть. — У нас тэй, которого ты создал. — Она сложила руки на груди. — У нас твой отец, Нит Эйнон.
Резиденция СаТррэнов представляла собой огромную виллу на самой окраине восточного квартала Аксис Тэра. Вид у нее был внушительный, если не сказать — подавляющий. Все здания отреставрировали кундалианские мастера, вернув им прежнее величие к вящему недовольству баскирских семей. Впрочем, корни недовольства лежали не столько в патриотизме, сколько в зависти. Все объяснялось тем, что СаТррэны сколотили огромное состояние на торговле пряностями с коррушами Расан Сул и быстро стали одним из самых богатых Консорциумов. Назначение Сорннна СаТррэна на пост прим-агента было лишь оценкой их успеха, который во многом объяснялся энергией, честностью и уважением, с которыми Хадиннн СаТррэн налаживал отношения с корруш-скими торговцами. Отец Сорннна оказался неважным супругом, зато научил сына всему, что умел сам. И это очень помогло Сорннну, когда Хадиннн неожиданно скончался. Если бы не опыт молодого наследника, семейный бизнес СаТррэнов ожидал бы неминуемый крах.
Однако присутствие Хадиннна в доме мог почувствовать любой внимательный гость. Огромный голопортрет висел в холле и мрачно смотрел на Лейти, только что вошедшую через высокие двери из полированного дерева. По кундалианской традиции холлы строились полуоткрытыми, и женщина могла насладиться красками весеннего утра, робкими солнечными лучами, щебетанием многоножек и ароматом аккуратно посаженных роз. Вскоре одетый в форму слуга провел гостью в сад, к каменной скамейке под двумя узловатыми сэсаловыми деревьями, и предложил прохладительные напитки. Как и все кундалианское, скамейка была невероятно удобной. Однако Лейти не откинулась на спинку, а беспокойно ерзала на самом краю сиденья. Колени предательски дрожали. Мало того что она должна встретиться с Сорннном, так еще именно в этом месте…
Лейти быстро взяла себя в руки и стала думать о другом. Сад, посаженный в самой середине виллы, был спланирован на кундалианский манер. Центральная геометрическая форма — треугольник — символизировала богиню Миину. Лейти заметила, что повторяющиеся очертания и контуры дорожек, клумб и деревьев создают определенный стиль и настроение, которые прекрасно сочетаются с постройками, в хрустальных окнах которых отражались растения. И все-таки по-настоящему насладиться красотой и спокойствием окружающей обстановки не удавалось. За гостьей наблюдал бронзовый бюст Хадиннна СаТррэна. Отхлебнув из хрустального бокала, Лейти приложила его к виску, чтобы хоть немного успокоиться.
Через несколько секунд на дорожке из зеленоватой извести появился Сорннн. Поднявшись ему навстречу, Лейти внезапно поняла, что, готовясь к этому визиту, изрядно потратилась на гардероб. На молодой женщине были обтягивающие лосины из переливающейся ткани, которые сидели будто вторая кожа, и молочно-белый шелковый камзол. На изящных ножках красовались сапоги из кремовой телячьей шкуры. Сифэйн она придумала для себя сама — обработанная ионами ткань была тоньше паутины.
Лейти так смутилась, что несколько раз запнулась, отвечая на приветствия Сорннна. К счастью, тот сделал вид, что ничего не заметил, и опустился на скамейку рядом.
— Тебе нравится напиток?
— Да, очень. — На самом деле Лейти не чувствовала вкуса того, что пьет, но старалась отвечать вежливо.
— Это ледяная джибта — концентрированный ба’ду, любимый напиток коррушей. Здорово освежает, правда?
Лейти глотнула из хрустального бокала и кивнула, украдкой разглядывая Сорннна. Они не виделись довольно давно, и ей показалось, что прим-агент похудел и осунулся. Хотя его миндалевидные глаза казались спокойными и надежными, как маяки.