Но, конечно же, все это не привлекало внимания соседей по Кей-стрит – лысеющих юристов и мрачных бухгалтеров из медленно хиреющих консультационных фирм. По утрам люди приходили в дом номер 1324 по Кей-стрит, а вечером покидали его, и мусор по положенным дням вывозили на авеню Дампстер. И кому какое дело до всего прочего? Именно этого и хотел Директорат: спрятаться на видном месте.
Подумав об этом, безымянный пассажир с трудом сдержал улыбку. Ну кто мог бы заподозрить, что штаб-квартира одного из самых тайных изо всех тайных агентств мира может обосноваться посреди Кей-стрит, в заурядного вида здании?
Центральное разведывательное управление, находящееся в Лэнгли, штат Виргиния, и Агентство национальной безопасности, находящееся в Форт-Миде, штат Мэриленд, располагались в обнесенных рвом крепостях, кричащих о своем существовании. «Вот они мы! – словно заявляли эти организации одним своим видом. – Мы здесь! Обратите на нас внимание!» Они буквально провоцировали противников на попытку проникнуть за завесу их систем безопасности – что, естественно, и происходило. А Директорат, напустивший на себя бюрократический вид, выглядел не таинственнее почтовой службы США.
Человек вошел в вестибюль дома 1324 по Кей-стрит и оглядел лоснящуюся медную панель, на которую был водружен стандартный внутренний телефон-трубка с кнопками. Такие телефоны можно видеть в конторах всего мира. Человек снял трубку и набрал номер – точнее, даже код, определенную последовательность цифр. Потом он нажал указательным пальцем на последнюю кнопку, со знаком #, и подержал несколько секунд, пока не услышал негромкий звонок, означающий, что электронное устройство сосканировало его отпечаток пальца, проанализировало, сравнило с хранящимися в компьютерной памяти отпечатками и признало годным. Затем трижды раздалось гудение зуммера, и бесплотный механический женский голос велел ему сообщить, по какому делу он явился.
– У меня назначена встреча с мистером Маккензи, – сказал человек. За доли секунды его слова были проанализированы и сопоставлены с имеющейся записью голоса. И только после этого из глубины вестибюля донеслось слабое жужжание, позволяющее понять, что первую из внутренних стеклянных дверей можно открыть. Человек повесил трубку и, толкнув тяжелую, пуленепробиваемую дверь, вошел в крохотную прихожую – где и остановился на несколько секунд, ожидая, пока три высокочувствительные видеокамеры зафиксируют его черты и снова сопоставят с хранящимися образцами.
Вторые двери отворились, и за ними открылась небольшая безликая приемная с белыми стенами и серым ковровым покрытием. Она была оборудована потайными следящими устройствами, способными засечь любое спрятанное оружие. В одном углу располагался столик с мраморной крышкой, а на нем – стопка брошюр с логотипом «Америкэн трейд интернэшнл», организации, существующей лишь на бумаге. Брошюры эти содержали статьи, заполненные исключительно общими фразами о международной торговле. Неулыбчивый охранник жестом предложил Брайсону проходить. Тот миновал очередные двери и очутился в красиво обставленном помещении. Стены здесь были обшиты темными узорчатыми панелями из древесины ореха. За столами сидело около десятка людей с внешностью клерков. Так мог бы выглядеть модный художественный салон, расположенный где-нибудь на Манхэттене, на Пятьдесят седьмой улице, или процветающая юридическая фирма.
– Ник Брайсон, лучший из моих людей! – радостно воскликнул Крис Эджкомб, вскакивая из-за компьютера.
Это был уроженец Гвианы, гибкий высокий мужчина со смуглой кожей и зелеными глазами. Он трудился в Директорате вот уже четыре года, работая в отделе связи и координации. Крис принимал сигналы бедствия и в случае необходимости вычислял, как передать нужную информацию полевым агентам. Эджкомб крепко пожал Брайсону руку.
Николас Брайсон знал, что в глазах людей, подобных Эджкомбу, – которые сами мечтали стать оперативниками, – он был чем-то вроде героя. «Поступайте на работу в Директорат – и вы измените мир», – мог бы пошутить Эджкомб на своем певучем английском – и при этом он имел бы в виду не кого иного, как Брайсона. Ник понимал, что работникам центральной конторы редко приходится встречаться с ним; а для Эджкомба это становилось настоящим событием.
– До тебя все-таки кто-то добрался?
На лице Эджкомба было написано сочувствие; он видел перед собой сильного человека, лишь недавно вышедшего из больницы. Потом он вспомнил, что вопросы тут неуместны, и поспешно добавил:
– Я помолюсь за тебя святому Кристоферу. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как станешь совершенно здоров.
Основополагающим принципом Директората было строгое разделение и изоляция. Ни одному агенту и ни одному штатному сотруднику не полагалось знать столько, чтобы от этого могла пострадать система безопасности в целом. Эти ограничения распространялись даже на ветеранов вроде того же Брайсона. Ник, конечно же, был знаком кое с кем из канцеляристов. Но все полевые агенты были строго законспирированы и действовали исключительно через собственную сеть. Если же кому-то и приходилось работать совместно, они знали друг о друге лишь легенды да временные псевдонимы. Эта заповедь соблюдалась куда строже библейских.
– Хороший ты человек, Крис, – откликнулся Брайсон.
Эджкомб застенчиво улыбнулся, потом ткнул пальцем куда-то вверх. Он знал, что Брайсона решил принять – или, возможно, вызвал на ковер? – сам большой начальник, Тед Уоллер. Брайсон улыбнулся, дружески хлопнул Эджкомба по плечу и направился к лифту.
– Не надо, не вставайте! – тепло произнес Брайсон, войдя в расположенный на четвертом этаже кабинет Теда Уоллера. Но Уоллер все-таки поднялся из-за стола, явив все свои шесть футов и четыре дюйма роста и триста фунтов живого веса.
– Боже милостивый! Ты только посмотри на себя! – произнес Уоллер, встревоженно оглядывая Брайсона. – У тебя такой вид, будто ты сюда явился прямиком из лагеря для военнопленных!
– За тридцать три дня в американском правительственном госпитале в Марокко кто угодно станет так выглядеть, – отозвался Брайсон. – Это вам все-таки не отель «Ритц».
– Возможно, мне тоже стоит как-нибудь попробовать напороться на нож чокнутого террориста.
Уоллер похлопал себя по объемистому животу. С тех пор как Брайсон последний раз видел своего начальника, тот успел еще больше раздаться вширь – это бросалось в глаза, несмотря на то что тучное тело Уоллера было элегантно упаковано в костюм из темно-синего кашемира, а высокий воротник рубашки от «Тернбулла и Эссера» отчасти скрадывал габариты бычьей шеи.
– Ник, я страшно сожалею об этом происшествии. Мне сказали, что это был зазубренный веренский нож из Болгарии. Ударь и поверни. Ужасно примитивно, но обычно срабатывает. Такая уж у нас профессия. Не забывай: стоит хоть за чем-то недосмотреть, как именно на это ты и напорешься.
Уоллер тяжело опустился в кожаное кресло, стоящее за дубовым письменным столом. Брайсон пристроился на стуле напротив, чувствуя себя непривычно скованно. Уоллер, всегда такой румяный и пышущий здоровьем, сейчас был бледен, и под запавшими глазами у него залегли тени.