Раненое плечо Ника запульсировало, кровь потекла горячим ручейком – рана, начавшая было подсыхать, снова открылась. Боль сделалась нестерпимой. Но Брайсон все-таки заставил себя бежать быстрее. Лейла без усилий держалась рядом с ним. Их шаги эхом раскатились по пустынной улочке. Брайсон оглядывался на бегу, выискивая дворик, подворотню, магазинчик – любое укрытие, куда можно было бы нырнуть. Вот маленькая романская церковь, притулившаяся меж двух каменных зданий, на вид еще более древних, – но она заперта; написанное от руки объявление, висящее на тяжелой деревянной двери, сообщало, что церковь закрыта на ремонт. Похоже, в этом городе величественных церквей и соборов церкви поменьше, которые не привлекали особого внимания туристов, не могли рассчитывать на хороший уход и приличное финансирование.
Поравнявшись с церковью, Брайсон внезапно остановился, вцепился в массивное железное кольцо, служащее дверной ручкой, и дернул.
– Что ты делаешь? – встревоженно спросила Лейла. – Шумно же! Оставь ее, уходим!
Дыхание женщины было учащенным, грудь тяжело вздымалась, лицо покраснело. По улице грохотали приближающиеся шаги.
Брайсон не ответил. Одним мощным рывком он наконец-то одолел дверь. Висячий замок был маленьким и проржавевшим, а петли, в которые он был продет, – еще более ржавыми, и они с громким треском оторвались от двери. Как правило, люди не врываются в церковь силой; замок выполнял чисто символическую функцию, а большего от него в этом набожном городе и не требовалось.
Брайсон распахнул дверь и вошел в темный центральный портал. Лейла, издав раздраженное ворчание, последовала за ним, не забыв затворить дверь. Теперь полумрак притвора нарушал лишь тусклый свет, проникающий через маленькие пыльные оконца в виде четырехлистника, расположенные под самым потолком. Пахло сыростью и плесенью, воздух пробирал холодом. Брайсон быстро огляделся, потом прислонился к холодной каменной стене. Его сердце бешено колотилось от перенапряжения; изматывающая боль в раненом плече и потеря крови лишали Ника сил. Лейла двинулась вдоль нефа, вероятно, выискивая то ли дверь, то ли укрытие.
Несколько минут спустя дыхание Брайсона успокоилось и он вернулся к входной двери. Сломанный замок непременно должен был привлечь внимание любого человека хоть немного знающего этот город; его следовало либо повесить обратно так, чтобы он казался целым, либо убрать вовсе. Но когда Ник взялся за ручку двери и уже готов был ее отворить, послышались приближающиеся шаги.
Снаружи донесся топот, а затем раздался голос, выкрикивающий что-то на странном языке, который не был ни испанским, ни галисийским. Брайсон застыл, глядя на дверь и на узкие полоски света, пробивающегося сквозь расположенные у самого пола вентиляционные отверстия. Опустившись на колени. Ник приник ухом к отверстию и замер, прислушиваясь.
Язык казался ему странно знакомым.
– Niccolo, о crodevi di velu viodut! Ju par che strade ca. Cumo о control!, tu continue a cjala la plaza!
Брайсон узнал этот язык и понял слова. «Кажется, я его вижу, Никколо! – произнес этот голос. – Там, дальше по улице. А ты следи за площадью!»
Это был малоизвестный, исчезающий язык – фриульяно. Брайсону уже много лет не доводилось слышать его. Некоторые утверждали, что это древний диалект итальянского, другие же считали его самостоятельным языком. На нем говорило лишь ничтожно малое количество крестьян, проживающих в северо-восточном углу Италии, рядом со словенской границей.
Брайсон, чья способность к языкам часто оказывалась такой же полезной для выживания, как и его умение стрелять, выучил фриульянский лет десять назад, когда нанял на работу двух молодых крестьян из глухого горного района близ Чивидали, выдающихся охотников и убийц. Двух братьев. Наняв Паоло и Никколо Санджованни, Брайсон решил выучить их странный язык – в основном для того, чтобы приглядывать за братьями и слушать, о чем те разговаривают между собой, – но никогда не давал понять, что понимает их речь.
Да, это был Паоло. Он действительно вышел живым из перестрелки на Празо-до-Обраидоро и сейчас обращался к своему брату. Эти двое итальянцев были превосходными охотниками и никогда не подводили Брайсона, безукоризненно выполняя все его задания. От них трудно было скрыться, но Брайсон и не намеревался скрываться.
Он услышал шаги Лейлы и поднял голову.
– Найди какую-нибудь веревку или канат, – прошептал он.
– Веревку?
– Скорее! Из церкви должна вести какая-нибудь дверь – к дому приходского священника, к ближайшей уборной ну хоть куда-нибудь. Пожалуйста, скорее!
Лейла кивнула и побежала обратно в неф, в сторону алтаря.
Брайсон быстро поднялся, слегка приоткрыл дверь и выкрикнул несколько слов на фриульянском. Поскольку Ник обладал практически безукоризненным слухом во всем, что касалось различных языков и наречий, он мог воспроизвести любой акцент. Кроме того, Брайсон напряг связки, добиваясь, чтобы его голос звучал выше, как можно ближе к тембру голоса Паоло. Он всегда считал эту способность к подражанию одним из самых полезных своих талантов. Несколько коротких, приглушенных фраз – возгласов, словно доносящихся откуда-то издали и искаженных эхом, – заставят Паоло поверить, что он слышит своего брата.
– Ou! Paulo, pessee! Lu ai, al eju! (Эй! Паоло, скорее! Я нашел его – он готов!)
Ответ последовал мгновенно:
– La setu? (Ты где?)
– Са! Li da vecje glesie – cu le sieradure rote! (В старой церкви – тут сломан замок!)
Брайсон быстро метнулся в сторону и распластался вдоль одной из стен портика, рядом с дверным косяком, сжимая «беретту» в левой руке.
Топот шагов ускорился, потом сделался медленнее, затем приблизился. Послышался голос Паоло – на этот раз буквально из-за двери:
– Никколо!
– Са! – отозвался Брайсон, прижав ко рту рукав, чтобы голос звучал глуше. – Moviti! (Да! Иди сюда!)
Секундная заминка – и тяжелая дверь отворилась. В дверной проем хлынул поток света, и в этом свете Брайсон увидел смуглую кожу, поджарое, мускулистое тело и тугие черные завитки коротко подстриженных волос. Паоло сощурился. На лице его застыло жестокое, неприятное выражение. Он осторожно вошел в церковь, опустив оружие и поглядывая по сторонам.
Брайсон метнулся вперед и со всего маху врезался в Паоло. Его правая рука жестко хлестнула итальянца по гортани и смяла хрящ – достаточно сильно, чтобы лишить Паоло возможности внятно говорить, но недостаточно, чтобы привести к смерти. Паоло испустил вопль боли и изумления. Одновременно со всем этим Брайсон прицелился и левой рукой ударил Паоло рукоятью «беретты» по затылку.
Паоло без сознания рухнул на пол. Но Брайсон знал, что он устроил итальянцу лишь легкое сотрясение и что тот вскоре придет в себя. Он подхватил пистолет итальянца, «люгер», и быстро обыскал тело, выискивая припрятанное оружие. Поскольку. Ник сам обучал братьев Санджованни оперативной работе, то твердо знал, что еще какое-нибудь оружие непременно обнаружится, и знал, где его искать: под широкой штаниной, пристегнутым к левой икре. Брайсон забрал и этот пистолет, а потом вытащил из висящих на поясе ножен зазубренный рыбацкий нож.