Пройдя в гостиную, которая начиналась сразу за входной дверью, он первым делом вывернул пробки, посветив себе фонариком, после чего уселся в белое глубокое кресло и стал терпеливо дожидаться хозяина.
Тот не задержался. Ещё не было десяти, когда в замочной скважине повернулся ключ, открылась дверь, щёлкнул выключатель, загремело какое-то ведро, и в темноте бешено зачертыхались, поскольку свет в доме, как и следовало ожидать, не подумал зажечься.
– Присаживайтесь, сеньор Лопес, – сказал Мигель и посветил фонариком на белое кресло, стоявшее напротив того, в котором сидел он сам.
– Кто здесь? – без особой паники спросил хозяин.
– Вы присаживайтесь, присаживайтесь, – сказал Мигель. – Руки только держите на виду. И не бойтесь, я вам ничего не сделаю.
– Я и не боюсь, – сказал Лопес с легким презрением. – Отбоялся своё ещё в детстве босоногом.
– Я тоже, – сказал Мигель. – Итак, я буду говорить, а вы запоминайте. Потом все перескажете вашему хозяину. Слово в слово.
– Слово в слово.
– Уж постарайтесь, – хладнокровно сказал Мигель. – Надеюсь, вы ему передали содержание нашего предыдущего разговора?
– Как не передать, – вздохнул Лопес и поскрёб над бровью. – Передал, конечно. Но, честно говоря, мы решили, что в связи с известными событиями…
– Не надейтесь, – твердо сказал Мигель. – В связи с известными событиями мы ещё теснее сплотились в борьбе…
– В какой борьбе?.. – спросил Лопес устало. – Разума со здравым смыслом?..
– Щас пристрелю на хрен, – сказал Мигель. – Профессор, мать твою…
– Ладно, ладно, шуток, что ли, не понимаешь? Говори давай, что передать. И ступай себе. С Марксом.
– И про Маркса тоже не стоит шутить.
– Ладно, не буду. Итак?
– У твоего хозяина есть аэродром в джунглях под Тьерра-Бланка.
– Ну, это когда было… – протянул Лопес, почесав лысину. – В позапрошлой жизни, если не раньше…
– Жизнь не бывает позапрошлой. Жизнь одна, и вам, кровососам на теле народном, это известно лучше, чем всем остальным.
Лопес чуть было опять не пошутил, но вовремя решил, что, пожалуй, на сегодня уже нашутился, и поспешил поправиться:
– Я имел в виду, что мы давно им не пользовались. Даже неизвестно, что там сейчас.
– Там всё в порядке, – сказал Мигель. – И не надо мне врать. Всё вам известно. Твой же человек и отвечает за его консервацию.
– Ну, хорошо, да, пожалуй, есть такой аэродром. Я не врал, я просто осторожничал.
– То-то же. Мы будем ждать самолёт десятого числа в десять вечера. Деньги должны быть в сотенных купюрах, запаяны в полиэтилен и упакованы в три рюкзака.
– Так, хорошо. Что ещё?
– Самолёт должен быть «Твин-Бич» твоего хозяина. На всякий другой самолёт, вертолёт, дирижабль или летающую тарелку, которые появятся в радиусе мили от аэродрома, у нас будет припасён старый добрый «стингер». Это понятно?
– Вполне понятно.
– Из самолёта на землю никто выходить не должен. Подойдёт человек от меня, скажет пароль – ему пускай отдадут деньги. Пароль пусть будет такой… – Мигель на секунду задумался. – «Cozadoro de cuero». Повтори!
– «Cozadoro de cuero», – послушно повторил Лопес. – А отзыв?
– Отзывом будут три рюкзака с деньгами, тупая твоя башка.
– Верно. Я как-то сразу не подумал.
– Если какие глупости или в самолёте будет больше одного пилота – сразу взрываем самолёт. После того, как мой человек возьмёт рюкзаки и махнёт рукой – пускай самолёт улетает. Вопросы?
– Наверное, деньги нужно будет пересчитать прямо возле самолёта?
– Ничего, поверим на слово, – усмехнулся Мигель. – Нас обманывать вам будет себе дороже. Какие ещё на хрен вопросы?
– Да вроде нет больше на хрен вопросов. Впрочем, нет, вру. Есть один, совсем маленький. Не у меня, кончено, а у хозяина.
– Ну, какой ещё растакой вопрос?
– О, сущий пустяк. За эти деньги моему хозяину обещан некий товар… Неплохо было бы его потом получить.
– А почему, собственно, твой хозяин сомневается в том, что он его получит?
– А почему, собственно, ты решил, что кто-то в чём-то сомневается?
– Но ты же спрашиваешь?
– Я ни о чем не спрашиваю. Просто мы обговариваем условия сделки. Отсутствие письменного контракта с обозначенными реквизитами отнюдь не означает, что можно пренебречь мелкими деталями, включая ответственность сторон, передачу полномочий и форс-мажорные обстоятельства…
– Может быть, может быть, – согласился Мигель. – Я, вишь ли, парень не сильно образованный. Всяких ваших таких тонкостей не разумею. Писать учился очередями из калашникова… Но что касается ответственности сторон, то начнём мы эту ответственность с твоего симпатичного особнячка вместе с тобой, потом – с чего-нибудь аппетитненького здесь в Гуадалахаре, принадлежащего твоему хозяину, а дальше посмотрим…
– Что ж, будем считать, что пункт об ответственности сторон мы обговорили.
– Ага, – ухмыльнулся Мигель. – А всё остальное – как договаривались. Получаем деньги, передаём товар, получаем остальное. Деньги-товар-деньги.
– Да… – протянул банкир. – Маркс умер…
– А дело его живёт! – Мигель опять ухмыльнулся. – Ты не совсем пропащий человек, Лопес. Из тебя ещё может получиться толк.
– Спасибо, я лучше в сторонке постою.
– Ну, ладно, – сказал Мигель, поднимаясь с кресла. – Сиди тут пятнадцать минут, не вставая, покури свою любимую «La Villahermoza» – правильно? – вспомни всё, что я тебе сказал, только не пей ничего, а то потеряешь ясность ума, в чем-нибудь ошибёшься, а то и в столб врежешься по дороге к хефе – и может получиться между нами недоразумение. Тебя потом крокодилам скормят по частям…
Лопес на это предпочёл ничего не пошутить.
– И пойми вот ещё что, придурок, – добавил Мигель с порога. – Мы, «Съело Негро», мы – не бизнесмены, не вонючие коммерсы. Мы – революционеры. Да, сейчас мы совершаем с вами сделку. Это политическая сообразность. Мы разрешаем тебе с твоим хозяином немножко нажиться на нашем сотрудничестве. Хрен с вами, раз такая политическая сообразность. Но это не значит, что так будет всегда. Когда эта грёбаная политическая сообразность закончится, мы придём к вам и сами возьмём что нам нужно. Вы, конечно, начнёте вопить во весь голос, что мы грабители. Но мы не грабители. Это вы – грабители трудового маньянского народа. И пожертвовать незначительную часть награбленного на защиту прав этого самого трудового народа должны почитать за честь. Понятно тебе? Так и объясни своему хозяину. Он последний остался во всей Сьерра-Мадре, кто нам на правое дело ещё ни разу не отстегнул. Тот не достоин звания маньянца, кто революцию не поддерживает. Выйди на улицу и спроси у любого – тебе всякий это подтвердит…