– Зачем?..
“Феррари” выдаст ее. Они её вычислят по “феррари”. Беги, не беги…
Она пошла медленней. Ещё медленней. Вдохнула полной грудью разреженный горный воздух. По науке ей бы полагалось залечь между спущенных колес “форда”, дождаться полицейских, открыть стрельбу, автоматически отсчитывая хозяйский шестой патрон… Чёрт возьми, десять часов тому назад она так бы и поступила! Даже не “так бы”, а так и поступила. Кто же знал, что из всего этого выйдет такая чушь собачья?..
И куда ты идёшь, спросила она себя. Неужели на том пригорке застрелиться будет удобнее или сподручнее, чем прямо здесь?.. Зачем же куда-то идти?
Но она шла и шла.
Снизу послышались крики, брань, суета: полицейские наткнулись на труп своего коллеги. Они будут меня бить, когда поймают, отстраненно подумала Агата. Ну, если возьмут живой. А с чего бы им взять меня живой?
Через минуту она взошла на пригорок и свернула с дороги на тропу, которая метров сто шла траверсом поперек склона, а затем спускалась за перегиб, и с дороги её не было видно. Агате напоследок хотелось тишины.
Она спустилась по тропе в редкий лесок, росший по эту сторону перегиба. В лесу пели соловьи. Потом соловьи замолчали, Агата услышала шум вращающихся лопастей и достала из кобуры револьвер. Да, здесь не джунгли. Здесь и лес-то больше похож не на лес, а на редкий кустарник. Здесь от вертолёта не спрятаться. Ну, что ж!..
У неё достанет твёрдости, чтобы принять смерть с достоинством, как подобает настоящему компаньеро. Она и в руки палачам не дастся, и расстрелять себя с высоты, как бешеного волка, не позволит.
Пальнуть, что ли, пару раз по вертолету, подумала она, глядя на свою блестящую в лунном свете смертоносную игрушку. Ради проформы? Чтобы не подумали, что я струсила.
К ней летел SH-5465, облегченная модель с системой шумопоглощения. Во всей Маньяне таких машин наберется от силы штук пять. У полиции таких машин нет. У securidados – у тех есть. Но для securidados пока рановато здесь появляться. Пока что это чисто полицейский инцидент. Что-то не так в этом во всём.
Через три минуты вертолёт завис прямо над ней, в двенадцати метрах над её головой. Агата инстинктивно оглянулась в сторону, откуда пришла. До места побоища было около километра, к тому же их разделял перегиб. Вполне возможно, что полицейские, рыскавшие по оврагам, и не слышали вертолёта. Тогда Агата, успокоившись, задрала голову и стала смотреть на вертолёт.
Из машины высунулась голова.
– Габриэла, дочка. – сказала голова. – Ты здесь?
Двигатель работал так тихо, что каждое слово было отчётливо слышно, хотя находившийся в вертолёте человек вовсе не кричал, а говорил.
– Папа! – воскликнула Агата. – Ты как здесь очутился?!.
– Похоже, я вовремя подоспел, а, дочурка?
– Похоже на то, – ответила Агата, пряча револьвер в кобуру.
– Мы не будем спускаться ниже, чтобы не включать прожектор, хорошо? Сброшу тебе штормтрап. Справишься?
Вниз полетела верёвочная лестница с бамбуковыми перекладинами. Агата легко взобралась в кабину и чмокнула папочку в щеку.
– А это кто? – она показала на человека, сидевшего за штурвалом.
– Это? – папочка покосился на пилота. – Да это же Ник. Мой старый друг.
Старый друг обернулся и оказался здоровенным улыбающимся мужиком лет сорока.
– Дай-ка я выберу штормтрап, – сказал папочка. – Я тебе потом всё объясню. А пока сядь в кресло и пристегнись.
Агата пристегнулась к креслу ремнём, вытянула ноги и повернула лицо к папочке. Вертолёт пошёл вверх.
– Ну, Габри, – сказал папочка, втащив на борт капроновую лестницу, – накрутила ты дел.
– Как ты меня нашёл? Здесь, в горах… Я ничего не понимаю.
– Ну, это проще простого, дочка. После того, как твой портрет показали по национальному телевидению, я позвонил Нику, мы с ним сели в вертолёт, да и прилетели за тобой.
– Ничего себе… Откуда же ты знал, куда лететь?
– Я тебя просканировал.
– Что ты сделал?
– Просканировал. Сканер – это такое устройство.
– Папа, я знаю, что это за устройство. Но откуда… то есть как… нет, я ничего не понимаю.
– А тут и понимать нечего. Пощупай-ка вот тут.
С этими словами папочка запустил палец за пояс агатиных джинсов и показал ей место на шве. Агата потрогала это место и нащупала там какую-то горошину.
– Ты хочешь сказать, что вшил мне в джинсы маячок?!.
– Ну я же не даром когда-то был большой шишкой в области национальной безопасности, – сказал папочка. – Кое-какие навыки оперативной работы остались.
– И так запросто мне об этом сообщаешь!..
– Там всё равно пора менять батарейку… – улыбнулся папочка.
– Я… я… – Агата зашлась в ярости. – Этот Ник – он кто? цэрэушник?!.
– Ну, Габри, зачем же ты так: первый раз видишь человека – и сразу: “цэрэушник”… Он же обидеться может… Хорошо, что он по-нашему не понимает… А что касается объяснений – то объяснение одно: ты – всё, что у меня есть, и если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы этого не пережил!..
– Я, папа, чтоб ты знал, – взрослый человек! И ничего случиться со мной не может!
– А это что такое? – папа с невинным видом кивнул на её кровоточащее ухо.
Агата пощупала ухо. Было больно.
‑ Ладно, ладно, ‑ сказал папочка. – Всё обошлось – и ладно. Покажи-ка мне его.
Он осмотрел ухо, цокнул языком и достал откуда-то аптечку. Агата почувствовала лёгкий укол в шею, после чего голова её отяжелела, и она погрузилась в глубокий сон без всяких сновидений.
На востоке занимался рассвет, но в той стороне, куда они летели, было черным-черно. Папаша достал из-под сиденья бутылку граппы, судорожно отхлебнул, поставил на место.
– Что за комиссия, создатель… – усмехнувшись, произнес пилот по-русски.
– What? – повернулся к нему сеньор Ореза.
– Hard cause, – сказал пилот.
– Yeah.
– We have lack of fuel.
– So get down anywhere not too far from the autopista. By… cualquiera granja. Farm-house [35] , – сказал Ореза и потянулся к полупрозрачному шлему за сиденьем, но по дороге наткнулся на бутылку, взялся сперва за неё и хорошенько отхлебнул – для надежности.
Часы в гостиной пробили полночь. Тут-то сержант Пабло Каррера и понял окончательно, что никто к нему сегодня не придёт и не купит у него заветную бумаженцию с адресом русского сеньора с труднопроизносимой фамилией, звучанием похожей на китайскую.