Делать им втроём в Таско было совершенно нечего, и Машков Андроныча отпустил домой. Пьянство учёного мужа не прельщало, куда больше ему хотелось засунуть в скважину свою двойную косу с зеркально установленными на ней датчиками и посмотреть, что из этого получится полезного для геофизики и его докторской диссертации. Игры в шпионов были интересные, но наука – главнее. Машков с Иваном остались.
Просматривая в пятый раз снятое Андронычем кино про то, как из убежища террористов полицейские вытаскивали труп толстого бородатого мужика, Машков вспоминал их короткий разговор с Бурлаком под коньяк и сало. Разговор этот ничуть его не удовлетворил – скорее, посеял сомнения с подозрениями.
Чего стоило одно обвинение его, Машкова, в гуманизме. Или бездарно разыгранная истерика. Или это “любой ценой”. Неужели Машкову не показалось, а и впрямь резидент хочет избавиться от 4F-056-012? Причём избавиться железобетонно, то есть вовсе вычеркнуть парня из списка живущих на этой планете… Но зачем? Значит, парень что-то знает такое про резидента, чего больше никто знать не должен. Ну, знает – и знает. Машкову это его знание без интересу, раз за такое знание можно башки лишиться. И участвовать в непонятных играх, которые затеяло начальство, тоже Машкову не след. Но Ивана он подставлять не будет, что бы там ему не намекали. Не дело это. Чистое не дело.
Не должны военнослужащие в мирное время погибать.
Машков это знал ещё с декабря 94-го года, когда в составе своей 76-й дивизии одним из первых вошёл в Грозный, и половину своей разведроты положил при штурме города. В Генштаб его забрали прямо с войны, наверное, за то, что положил только половину. Мог бы всех.
Вошёл Иван с двумя бутылками писко и пакетом разных деликатесов.
‑ Проверялся по дороге? – спросил Машков.
‑ Зачем? – удивился Иван. – Всё Таско знает, что мы геологи из Монеррейского университета. С законным сертификатом на проведение работ…
– Чему тебя только в “консерватории” учили… – вздохнул Машков.
– У меня экстернатура была, – сказал Иван. – До всяких тонкостей как-то дело не дошло… Слушай, может, познакомимся, наконец, а? А то, понимаешь, в одной связке рубимся, а друг с другом в шпионов играем. Какой ты, на хер, Диего? Меня Иван зовут.
– Меня Саша, – сказал Машков. – Только не говори никому. Это военная тайна.
– Ага. Никому не скажу. Пускай хоть пытают.
Машков достал из буфета два пыльных стакана. Иван стал раскладывать деликатесы по картонным тарелкам. Хлопнула пробка, и в стаканы потекла волшебная жидкость. И вот уже стаканы в руках, и два шпиона тихо, по-шпионски, соединили их гранёными стенками и, натурально, выпили по-первой. А потом – и по-второй.
‑ Я тебе завтра здесь ещё нужен? – спросил Иван и зажевал выпитое какой-то остро пахнущей лепешкой.
‑ Это вопрос, ‑ ответил Машков, наливая по-третьей. – А что, торопишься?
‑ Да, дел до хрена. Надо бизнес сворачивать. Переезжаю в…
Тут Иван подумал, что совершенно напрасно разболтался на ночь глядя. То есть, он, конечно, свой, этот липовый Саша, но кто знает, полагается ему пребывать в известности о личности Ивана или не полагается? Инструкций Ивану Бурлак никаких на этот счёт не давал. Чёрт его знает.
С другой стороны, о чём-то же надо говорить, выпивая и закусывая? Учитывая тот факт, радостный и печальный, что первая бутылка замечательного напитка писко уже на две трети была пуста.
‑ Ну, если дела, тогда конечно… ‑ произнес Машков.
Они замолчали. Иван подумал, что закуска иногда бывает нужна не столько для того, чтобы вкус спиртного перебить, сколько для того, чтобы челюсти занять, когда разговор не клеится.
‑ Слушай, можно я у тебя одну вещь спрошу? – сказал Иван. – Если нельзя такие вопросы задавать – так и скажи, я не буду.
‑ Да ладно, ‑ улыбнулся Машков, ‑ свои, чай, люди. Спрашивай всё что хочешь.
– Ты как в разведку попал?
– Обыкновенно, как… Как все попадают.
– Ну как?
– Вызвали в штаб… Нет, не в штаб. В этот… К зампотылу, что ли, в палатку…
‑ Почему в палатку?
‑ Потому что на войне дело было. Вызывают, короче, в палатку к зампотылу. А там сидит вместо зампотыла этот… Да что я, помню, что ли все эти подробности?.. Лет-то прошло сколько. Зачем это тебе?
– Да вот интересно: ты сразу согласился или раздумывал?
– Конечно, сразу. Чего там раздумывать!..
– Ну, как сказать…
– А нечего и говорить. Во-первых, я уже разведротой командовал. Во-вторых, что мне светило в армии и что могло светить в разведке? Вещи, по-моему, несопоставимые. Ты почему всё это спрашиваешь-то?
– Да как-то… Я тоже, конечно, не раздумывал ни секунды, но вот потом действительность оказалась как-то… То есть, тогда всё было ясно-понятно: рыцари плаща и кинжала, чистые руки, ясная голова…
– Это ты нас с гэбьем перепутал.
– Ну, я ж и говорю… Извини, что я этот трёп затеял…
– Да нормально сидим.
‑ Я тут четвёртый год уже в глубоком залегании, человеческой речи не слышал…
‑ Понимаю, брат.
‑ Особо ни с кем не общаюсь, только по бизнесу. Ну, думаю много.
‑ И о чём же?
‑ Нет, ты мне скажи, если меня куда-то не туда понесло… Я же чисто так, ну, волнуют меня кое-какие вопросы…
– Верю.
‑ Вот как раз про “верю”. “Верю” – для разведчика категория неприменимая, так?
– Почему же?
– К тому, что “верю” это из области моральных норм, а моральные нормы в разведке не работают совершенно, так? Волчье это дело – разведка.
– Волчье. Волка ноги кормят, как и шпиона.
– Значит, нужно волком родиться, чтобы пойти в разведку не раздумывая?..
Машков малость подумал.
– Скорее змеёй.
Он ещё малость подумал.
– Разведка – это закрытый мужской клуб, брат, – сказал он. – Там живут по своим законам. И моральные нормы там подчинены правилам игры. Правило “джентльмены чужих писем не читают” в разведке не соблюдается. Читаем. Ещё как. Любому государству для того, чтобы существовать и сохраниться, для того, чтобы функционировать, необходимы люди, стоящие на страже его интересов и действующие вне морали. Эти люди должны получать большую зарплату – чтобы скомпенсировать моральный ущерб – в два, три раза больше остальных госслужащих. И государство должно защищать от них остальных граждан. То есть нас надо держать как бы в террариуме. При случае надобности выпускать. А сделал дело – обратно в мешок и за стекло…