— Куда направился Омукэ? — осведомился Нанги.
— В Штаты! — в голосе Томи прозвучала безнадежность. — В город Нью-Йорк!
Николас воскликнул:
— Жюстина!
* * *
Негодяй держал некий материальный предмет в руке и думал, что бы это такое могло быть. Он изучал его со смешанным выражением ужаса и интереса, с каким зоолог смотрел бы на ползущего по его руке скорпиона.
Он про себя называл предмет археологическим экспонатом, поскольку раскопал его, правда не в земле, а среди хлама на полу в соседней квартире. Кроме того, он обнаружил на нем засохшую кровь, темную, как вино, и частички ткани, предположительно костной, хотя Негодяй не был в этом уверен. Его сферой были компьютеры, а не анатомия. У него была мысль заглянуть в соседнюю квартиру еще той ночью, когда у него была Киллан, поскольку он слышал громкое ТРАХ! в стену, смежную с этой квартирой. Что-то такое странное, но в то же время удивительно знакомое. Он знал, что в ней никого не должно быть. Был слух, что какой-то мафиози купил ее для своей дочери и велел произвести там капитальный ремонт. Но погорел на чем-то, и в результате квартира так и осталась разоренной и незаселенной.
Киллан была в ванной и поэтому не слыхала звука. Негодяй решил ей ничего не говорить. А что сказать? Кроме того, ему требовалось самому решить, будет ли он предпринимать что-нибудь, дабы узнать, что означал этот странный звук ТРАХ! — будто арбуз разбился об асфальт, упав с большой высоты. Поутру ему приснился кошмар. Он не помнил его деталей, но суть помнил. Тот же самый звук ТРАХ! заставил его проснуться в холодном поту.
Пожалуй, именно благодаря этому сну он решил все-таки заглянуть в соседнюю квартиру. Но только днем, когда Киллан уйдет, и здание почти опустеет, и в нем будет тихо, как в христианской церкви.
Дверь была не заперта, что уже само по себе странно. Негодяй почувствовал себя героем фильма детективного жанра: девушка в черном муаровом платье приходила к нему в офис и просила выследить человека, который пытался убить ее. И вот он проследил этого человека до его «хазы». Тревожная музыка, шумовые эффекты. Он входит.
На голом цементном полу разбросаны куски штукатурки и дерева от панелей. Концы проволоки, непонятно от чего отсоединенные, непонятно к чему присоединенные, шли извиваясь, сверху. Пустые банки из-под краски, уже начинающие ржаветь. Вонь алебастровой пыли — и что-то еще. Если это фильм, подумал Негодяй, то эта сцена должна быть черно-белой.
Но в отличие от героя фильма, он очень боялся. Сердце билось так сильно, что, он казалось, этот стук слышно в коридоре. Он даже вернулся к двери, выглянул наружу. В пустом коридоре гулкая тишина. Не слышно даже жужжания лифта. Он был один со своими мыслями, перепуганный собственным воображением. Это мне наказание за то, что лучшие годы юности просвистел по кинотеатрам, подумал он.
Снова вернулся в пустующую квартиру, взглянул на стену, сквозь которую он слышал мокро-густой ТРАХ!, который преследовал его даже во сне, будто это был не звук, а какая-то гнусная личность.
Первое, на что он обратил внимание, было темное пятно, от которого расходились во все стороны трещины, как паучьи ноги. Это пятно представляло из себя вмятину, сделанную в панели. В ней он разглядел кровь, крохотные частицы костной ткани, кожи и прочего. Кого-то шмякнули в стену: ТРАХ! — прошлой ночью. Вот что он слышал: драку. Но почему здесь, в пустующей квартире?
У стены была навалена куча хлама, и Негодяй, хотя он и искал что-нибудь еще, относящееся к драке, так и не заметил бы крошечного магнитофона (как не заметил его Икуза), спрятанного Барахольщиком в пустой банке из-под краски, если бы не споткнулся о торчащую из стены доску два дюйма на четыре.
Доска ободрала ему кожу, и он, теряя равновесие, сшиб банку, которая перевернулась, — и оттуда вывалился предмет материальной культуры — крошечный магнитофон с ультра-чувствительной головкой микрофона, с помощью которого можно записывать разговоры, идущие за стенкой. Глядя на него, как зачарованный. Негодяй думал: за МОЕЙ стенкой. Он положил предмет в карман и выскользнул из комнаты. Но не прежде, чем выглянул в коридор, чтобы проверить, не идет ли кто.
Теперь, завладев этим артефактом. Негодяй был весь в сомнениях. Он знал, что он должен прослушать, что записано на пленке, но боялся. Его начальники в «Накано» инструктировали его, конечно, о том, что у них на работе имеется сложнейшая система безопасности. И говорили, что он не должен ни в коем случае забирать к себе домой его самую секретную работу — ИУТИР — где она не будет надежно защищена системой. Глядя на магнитофон, Негодяй чувствовал страстное желание зашвырнуть его подальше и забыть о нем. Это было бы самое лучшее. В конце концов, здесь, по-видимому, хранится улика против него: как он преступно нарушал все меры предосторожности. Что начальство подумает, если узнает об этом? Они там вообще свихнулись на этой секретности. Все талдычат: «Виновные в нарушении режима секретности будут сурово наказаны». Да, только одно из двух: либо работать, либо соблюдать разные режимы.
«Да, — подумал Негодяй, больше обеспокоенный собственной безопасностью, чем безопасностью „Накано“, — я, пожалуй, все-таки выброшу это свидетельство „преступной халатности“. Однако что-то, я быстро перешел с роли сыщика на роль преступника». Чувствуя к себе законное отвращение, он направился к дверям, решив как можно скорее избавиться от улики. Жаль, что любопытство заставило его пуститься на подвиги.
Тем не менее, эта решимость не помешала ему опять заколебаться: он не мог выбросить магнитофон, не узнав, что записано на пленке. А, черт с ним, подумал он, ставя палец на кнопку «пуск». Потом все-таки засомневался. Если эта пленка посвящена ему, то его квартира, наверное, и по сей час под наблюдением.
Сунув магнитофон в карман, он вышел из дома и мгновенно потерялся в смоге утреннего Токио. Он направился было в парк Уэно, но затем передумал. Если наблюдают за квартирой, то, значит, и за ним самим. Не годится прослушивать пленку на людях. Куда же податься? Он и сам не знал. Он был в состоянии, которое называется тихой паникой. Ни с того ни с сего кто-то его взял на мушку. Подслушивает его разговоры, следует за ним по пятам. Зачем? Конечно, из-за ИУТИРа. «На кой бес мне эти игры?» — возмущался Негодяй. Признанный гений-компьютерщик, он хотел только одного: спокойно работать. Он уже перешел на следующую стадию в разработке своего вируса-гиганта. Со слов Шизей он знал теперь, что мозг «Пчелки» настолько быстро работает, что его система защиты скушала его ИУТИР. Лазерные транзисторы вместо традиционных (Негодяй был искренне удивлен, узнав, что американцы так далеко продвинулись в компьютерном деле) обеспечили «Пчелке» сверхскоростной режим, но при некоторых обстоятельствах это достоинство можно обратить в свою пользу. Даже сам тоннельный эффект — превращение электронов, несущих информацию, в световые волны, а не в отдельные частицы, — который делает эти транзисторы такими шустрыми, можно заставить нести на себе спирали ИУТИРа. Единственное, что надо сделать, так это модифицировать вирусную программу, приспособив ее к лазерным процессорам «Пчелки».