— Пожалуйста, Кок! — умоляла Шизей, плача.
* * *
И Николас подумал, что все это ему только приснилось: спасение, теплая хижина, Канзацу-сан. Паника зажала его в свой ледяной кулак, и он вздрогнул всем телом. Порыв ветра ударил его в лицо и едва не сбросил со ступеньки среди камней. Положение, в котором он очутился, было просто ужасно. Если он сейчас упадет, трудно сказать, сколько он будет падать, пока не разобьется. Туман окутывал Черного Жандарма так, что в двух шагах ничего не было видно. Сквозь него не увидишь не только хижину Канзацу, оставшуюся далеко внизу, но и самого сэнсэя, который должен был двигаться за ним следом, — если все это, конечно, не приснилось ему. В его состоянии вполне возможен горячечный бред. В таком случае не было ни Канзацу, ни теплой хижины, прилепившейся к скале, где можно переждать буран, ни спасения.
Остается только падать и падать без конца, сквозь серо-голубую дымку...
С отчаянием в сердце Николас потянулся к выемке в скале, пытаясь зацепиться, но его пальцы встретили лишь корку льда. Обледенелый черный великан, по груди которого пытался ползти Николас, презрительно дернув плечом, сбросил его дрожащую руку с выемки.
Николас ничего не видел: колючий снег, выдуваемый ветром из всех впадин на теле Черного Жандарма, слепил глаза. Он ничего не слышал, кроме жуткого завывания ветра. Он ничего не чувствовал ни пальцами, одеревеневшими от холода, ни своим заиндевевшим носом. Он припал ртом к груди Жандарма, пытаясь растопить дыханием лед, чтобы хоть увидеть трещины в скале: может, они подскажут, в каком направлении ползти. Он лизал черный гранит, но не чувствовал никакого вкуса. Все органы чувств мертвы. Шестого чувства у белого ниндзя быть не может. Значит, он обречен.
Он прилип к скале, как муха к стеклу, движимый лишь инстинктом самосохранения: это было все, что у него осталось. Но ветер все усиливался, и, попытавшись изменить положение ноги, он чуть не сорвался в пропасть. И вот тут-то в Николасе пробудилось упрямство: он не сдастся.
Я силен, подумал Николас. Я слаб. Эти два состояния неразличимы, как жизнь и смерть, по словам Канзацу. Все это не важно. Важна лишь Тьма.
Сердце замирало в груди: Николас смотрел в глаза Пустоте. Ему было страшно, но он знал, что есть только один путь. Лунная дорога лежит только в одном направлении. Вернее, во всех направлениях сразу. Все они привели его в это жуткое место, на грудь Черного Жандарма. Все дороги скрестились в этой точке времени.
Яростный порыв ветра оторвал его от скалы. А возможно, Николас сам ослабил свою хватку. Кто знает? И стремглав полетел в бездну. И начал падать, падать...
* * *
Собираясь ехать в церковь, Жюстина сдавала назад, чтобы вырулить на подъездную дорожку к своему дому, как вдруг чуть не наехала на велосипедиста, взявшегося невесть откуда.
Она отчаянно тормознула, человек отлетел к дереву и исчез в густом кустарнике, окаймлявшем подъездную дорожку.
— О Господи! — воскликнула Жюстина и, поставив машину на ручной тормоз, распахнула дверцу. Подбежав к велосипедисту, она опустилась перед ним на колени и с облегчением увидела, что он находится в сознании и, по-видимому, не пострадал серьезно.
— С Вами все в порядке? — спросила она на сносном японском.
Велосипедист кивнул, но затем сразу же издал легкий стон и поднялся на ноги, потирая голову рукой. Жюстина тоже встала. Это был сравнительно молодой человек, красивый, с гладкой кожей. Тип лица, который часто видишь на японском телеэкране и на рекламных плакатах. Было что-то женственное в очертании губ, вырезе ноздрей, что еще больше вызывало сочувствие к нему. На молодом человеке были черные шорты, белая рубашка с короткими рукавами, американские кроссовки.
Он наклонился, чтобы поднять свой велосипед, и опять издал легкий стон. Жюстина инстинктивно попыталась поддержать его на всякий случай, но когда он посмотрел на нее, резко отдернула руку, вспомнив, что по японскому обычаю представители противоположных полов не должны касаться друг друга.
Что же теперь делать, думала она. Очевидно, человек в лучшем случае получил ушибы. Причем по ее вине. Она лихорадочно думала, что можно предпринять, не нарушая приличий. Она просто не могла повернуться и уехать по своим делам. С другой стороны, кто знает, что это за человек? Подумав так, Жюстина тотчас же себя одернула: она все еще думает по-американски. Здесь, в Токио, уровень преступности, по западным меркам, просто ничтожен. Так что опасаться нечего. Надо пригласить его в дом и предложить чаю. Это будет очень по-японски.
— Извините, — обратилась она к пострадавшему, — не хотели бы Вы пройти в дом? Я тут живу.
— Спасибо, не надо, — ответил велосипедист. — Со мной все в порядке.
По тону она поняла, что это такой отказ, который требует повторения предложения. Отказ из вежливости.
— Вы меня нисколько не обремените, — сказала она. — Но мне будет спокойнее, если я увижу, что с вами действительно все в порядке. Чашечка чаю Вам не повредит, я думаю.
Он повернулся к ней, довольно сухо поклонился. — Как можно отклонить такое проявление гостеприимства? И степенно проследовал за ней к дому.
— Давайте я Вас устрою здесь, на веранде, — предложила Жюстина.
— Я сейчас вынесу чай.
— Может, лучше пройти внутрь? — ответил велосипедист. — Кажется, я все-таки здорово ушиб себе спину. Мне бы что-нибудь подложить под нее.
Жюстина колебалась только мгновение.
— Конечно. В доме будет удобнее.
Они сняли обувь в передней, и Жюстина поставила ее в специально сделанный бамбуковый ящичек у стены. Затем провела его в гостиную.
Велосипедист не произнес ни слова, пока она не заварила чай, не разлила его, и они не выпили по первой чашечке. Когда Жюстина налила по второй, он заметил:
— У вас прекрасный дом.
* * *
— Спасибо, — откликнулась она, как положено по ритуалу. — Вы чувствуете себя лучше?
— Гораздо лучше, большое спасибо, — ответил он.
— Вы случайно не говорите по-английски? Мне было бы проще общаться.
— О, конечно, — сказал он с улыбкой, осветившей его поразительно красивое лицо, — с большим удовольствием, миссис...
— Ах, да, простите, — сказала Жюстина. — Меня зовут... — тут она опять едва не нарушила приличия, назвав свое имя. — Меня зовут миссис Линнер.
— А я мистер Омукэ, — представился Сендзин. — Кажется, мы познакомились не при наилучших обстоятельствах, не так ли?
Жюстина засмеялась, почувствовав благодарность за то, что он так легко отозвался о том, что она сшибла его. — Боюсь, что это так. Уму непостижимо, как я не заметила вас, разворачиваясь.
— Подъездная дорожка изгибается, — дипломатично сказал Сендзин, — и вам очень трудно заметить, когда кто-либо едет по дороге. Если вы не возражаете, я бы осмелился сделать предложение...