— Думаешь, я буду отвечать тебе на такие вопросы только потому, что ты спас мне жизнь?
Она уже плакала, закрыв лицо руками, загорелые плечи сотрясались. Кроукер некоторое время смотрел на нее, подавляя искушение погладить и успокоить. Он уже достаточно изучил ее и знал, что она шарахнется прочь, вздумай он сделать такой жест.
Вскоре она опустила руки и вытерла глаза. Похоже, она немного успокоилась.
— Все дело в том, — мягко сказала она, — что Анджела была влюблена в меня. — Она пригладила длинными пальцами свои мокрые волосы, сняв полотенце, и принялась вытирать их насухо. — Я никогда не могла вспомнить свою мать, а Анджела была сильной. Я думаю, что в ней было много мужского. Нет, не то чтобы она была мужеподобной. Дело совсем не в этом. Я говорю о чем-то внутреннем. О ее личности, или уж не знаю, как это назвать. И она завладела мною. Я правда не знаю, как еще это выразить. Работая с ней, я знала, что она была сукой. И знала, что она пристрастилась к наркотикам — опиуму и кокаину. Не плохое сочетаньице, а? Но я думала... Ох, да не знаю я, что думала тогда! Наверное, просто закрывала глаза на все это, потому что мне нужна была хоть какая-нибудь мать, человек, который учил бы меня жить, защищал бы меня...
Аликс оставила в покое свои волосы и опять села, сложив руки на коленях с видом невинной маленькой девочки, эдакой розовой витой карамельки.
— Мы все время дрались. Во многих отношениях она превратила мою жизнь в ад.
— Ну ты ведь могла бы уйти, — заметил Кроукер.
Но Аликс, даже не дослушав его, покачала головой.
— Как я уже говорила, ты не знал Анджелу. Если она чего-то хотела, то не отпускала, пока не пресыщалась. Стоило мне попытаться уйти, она сломала бы мне карьеру. В таких делах она была докой и могла без труда добиться своего. Как-то раз я видела, как она учинила такое с одной молодой фотомоделью из провинции, осмелившейся перечить ей. Анджела позвонила по телефону, всего один раз, и с тех пор никто ни разу не упомянул имени этой девушки. Анджела обладала властью фараона. — Она так низко опустила голову, что Кроукер увидел маленький солнечный зайчик у нее на затылке. — И честно говоря, у меня была кишка тонка оставить ее. Она... страшила меня и, как это ни странно, я чувствовала себя в большей безопасности, когда она помыкала мной, чем когда я была свободна, но одинока в этом мире.
Наступило долгое молчание, и в комнате повеяло странным холодом.
— Что было потом? — поторопил ее Кроукер.
— А потом все изменилось, — сказала Аликс так тихо, что Кроукеру пришлось податься вперед, чтобы расслышать ее. — Анджела встретила Рафаэля Томкина.
* * *
Джесс Джеймс узнал имя этого ублюдка, Текса Бристоля, от владельца лодочной станции в Ки-Уэсте, когда он и еще несколько человек, бывших на пристани, увидели, как его катер соскальзывает со слипа в воду следом за лодкой Аликс Логан.
Джеймс не знал, кем на самом деле был этот ублюдок, но поклялся себе, что скоро выяснит это. В регистратуре гостиницы он справился о Бристоле, посчитав, что этот ублюдок не станет менять имя на этом этапе, но ошибся. Ему ответили, что сегодня у них не останавливался ни Текс Бристоль, ни какой-либо Бристоль вообще.
Голубой монстр пустился в объяснения, присовокупив к словам сотню долларов, показав какой-то значок и разыграв целое представление: он, мол, частный сыщик, расследует дело об измене, вот и описание этой парочки, дело-то пустяковое, просто надо оформить бумаги на развод. И дальше в том же духе. Так ему удалось узнать номер их комнаты. Одной на двоих.
“Уютно устроились, — подумал Джеймс. — И что такого есть у этого гада, чего нету у меня?”
Джесс Джеймс поднялся на четвертый этаж.
* * *
Кроукер только что вышел из душа. Он чувствовал себя помолодевшим лет на тридцать. Насухо вытершись полотенцем, он натянул легкие слаксы, темно-синюю тенниску с надписью “Нет на свете мест лучше Ки-Уэст”, выведенной по трафарету зелеными буквами на груди, и свои потрепанные кеды, которые брал с собой в ванную.
Аликс надела обрезанные джинсы и розовую шелковую рубашку с короткими рукавами. Поджав пальцы голых ног, она полулежала на двух подушках и читала книгу в бумажной обложке, купленную в придорожном кафе, где они закусывали.
— Эта книжица ничем не лучше жратвы, которую нам сегодня подали, — сказала она, отбрасывая книгу прочь. — Вампиры на южном побережье Штатов. Кто тут кого дурачит?
И в этот миг входная дверь распахнулась с треском, похожим на винтовочный выстрел.
* * *
Сато обнаружил своего гостя в саду. Под дождем.
— Мой дорогой друг, — крикнул он из своего сухого и уютного кабинета, — вы же там простудитесь и умрете.
Николас ответил не сразу. С поникшими плечами сидел он на каменной скамье, глядя на раскачивающиеся ветви самшита. Жирная серая птичка-ржанка горделиво сновала туда-сюда по сухой полоске ветки возле самого ствола. Она то и дело вскидывала головку, и ее свирепый взгляд, казалось, посылал проклятия мерзким стихиям.
Сам Николас вряд ли вообще замечал сырость вокруг. Его кимоно промокло до нитки, не осталось ни одного сухого клочка. Но это не имело значения. Теперь он знал, что Акико и Юко были разными существами. Больше он не мог обманываться. Выражение лица могло солгать, как и произнесенные шепотом слова, и даже быстрый взгляд, исполненный понимания. Но тело — это совсем иное. Реакция на какое-нибудь интимное прикосновение, расслабление, отклик — это было уникальным. Такое невозможно сыграть.
Невыразимая печаль наполняла его при мысли о том, что он снова потерял ее. Ну конечно, она никак не могла остаться в живых. Логика подсказывала, что она умерла от рук Сайго, как он и признался Николасу, наслаждаясь каждым словом и тем, какое действие оно оказывает. Речь-то шла о его ненавистном двоюродном брате.
И все же Николас, возможно, впервые в жизни, не хотел следовать логике. Отчаянная надежда взяла верх над знанием и разумом. Он не знал, смеяться ему или плакать.
И он презирал себя за наслаждение, полученное от этого прелюбодеяния. Пусть Акико — не Юко, все равно он занимался с ней любовью не только на уровне телесного совокупления. Кто она такая, почему так похожа на его пропавшую возлюбленную — все это было пустяком в сравнении с мыслью о том, что он открыл ей свое сердце. Если она не Юко, может ли он любить ее? Какие чары сделали это возможным? Или, быть может, некая живая частица Юко каким-то образом поселилась в душе Акико? В любом случае он чувствовал себя грязным, недостойным самого себя. Эта ошибка вывела Николаса из равновесия, а без равновесия он был беспомощен в этом безумном мире.
— Линнер-сан?
Он услышал голос Сато, перекрикивавший шум ливня. А потом Сато оказался подле него и набросил на его плечи прозрачное пластиковое покрывало.
— Созерцание должно согласовываться со стихиями, которые оно почитает, — сказал он тихо. — Я оставлю вас одного.