Она опустила руку и коснулась его мошонки. Он застонал, и она подумала, что это ответный импульс на ее движение. Она дотронулась до его члена.
Сато начал мягко переворачивать ее на спину. Как мало она, оказывается, знала об одной из частей своего тела. Между ее бедер горело огнем, будто она прижалась к пышущей жаром печи, ее тело трепетало словно от ужаса.
Если бы он заметил это раньше, если бы он не был так влюблен, то наверняка прогнал бы ее. Акико уже видела, как он выбрасывает ее на улицу, как изгоняет из города, так было столетия назад, когда правили сёгуны, и таким, как она, запрещалось находиться в постели с самураем, а уж тем более становиться их невестами.
В этот момент она поняла, что не было никакой разницы между ней и ее матерью. Эта мысль вселила в нее беспредельный ужас, она затряслась, как листок, но муж ошибочно принял ее страх за страсть и громко застонал.
Потом он положил ее на спину. Она ощущала чувственную ласку мягкого шелка распахнутого кимоно на своем теле. Сато маячил над ней, его мускулистое тело заслоняло ее грудь и живот. Она подняла руки и, слегка нажимая подушечками больших пальцев, прошлась пальцами по бугоркам и впадинам его мускулов.
— Тебе нравятся мои руки? — прошептал он. Ее темно-зеленые глаза уставились на него и молча сказали то, что ему хотелось услышать.
— Да, да, — выдохнул он, — да...
Сато опустил голову, и его губы схватили ее сосок. Он переходил от одной груди к другой, терся носом и лизал. Но Акико ничего не чувствовала. Только когда он начал крутить один сосок и сосать другой, она уловила разницу между теплой мягкостью его рта и шершавостью пальцев. Она не знала, что ей делать — кричать или плакать. И потому, сделав резкий выдох, просто закусила нижнюю губу. Потом засунула пальцы себе в рот и помазала слюной между бедрами.
Затем она почувствовала, что ее повернули на бок, и жаркое тело Сато оказалось сзади нее. Его рука нежно раздвинула ее ноги и устремилась к вагине. Она задохнулась, почувствовав его меж своих бедер в зарослях лобковых волос. И тогда она сама раскрылась ему и ощутила между ног пылающий жар его стального стержня.
Она заплакала. Он шумно дышал ей в ухо, его сильные руки крепко сжимали Акико. Ее ягодицы напряглись, а его плоть нетерпеливо двигалась между ее ягодиц у входа в вагину, и, наконец, не выдержав, он с громким стоном вонзился в нее. Глаза Акико округлились, стали огромными. В ее груди вспыхнул такой пожар, что она не могла вздохнуть. Она почувствовала, как разрывается ее лоно, как его заполняет что-то огромное, давящее на ее внутренности, будто она объелась. Она дико вскрикнула. Сато, неправильно истолковав ее крик, погрузился в нее еще глубже, стараясь наладить эротический ритм.
Разум Акико заполняли мрачные видения. Казалось, мириады демонов ада восстали со всех покрытых плесенью постелей и танцевали теперь в языках пламени, бушующего перед ее глазами. Ее голова моталась из стороны в сторону, длинные распущенные волосы били Сато по лицу, еще больше распаляя его эго.
Кёки. Учитель тьмы.
Это имя, неожиданно всплывшее в памяти, заставило ее застонать и закусить губу. Перед ней развернулись воспоминания — словно саван на мертвеце. И этим мертвецом была она.
Они качались вверх и вниз, как корабли в ночном штормовом море. Стиснутая крепкими объятиями Сэйити, Акико не противилась его грубой силе, но в уголках ее губ появилась пена, а в сердце — ненависть. Никогда прежде ее тело не подчинялось ничьей воле, и она не хотела, чтобы когда-нибудь снова пришлось это пережить, но она знала, что должна сохранить этот брак до его кровавого конца. И еще она знала, как доставить удовольствие, не получая его. Это тоже было частью той роли, которую она на себя взяла. Все еще всхлипывая, Акико протянула руку между бедер и коснулась его свисающей мошонки. Одновременно напрягла внутренние мышцы таза, стискивая его налившуюся кровью головку, погруженную в ее лоно. Бедра ее стали быстро вращаться.
Она услышала, как он глухо застонал, почувствовала его дрожь и напряжение и поняла, что оргазм вот-вот произойдет.
Нет, нет, я не могу позволить ему сделать это, лихорадочно подумала она. Завтра или послезавтра. Только не сейчас.
Негромко вскрикнув, она выскользнула из-под него и склонилась над его влажным, вибрирующим членом, слегка подразнивая его легкими прикосновениями, пока он не схватил ее за разметавшиеся волосы и не стал умолять о сладостном завершении любви.
И тогда она начала сосать, помогая ему одной рукой, другой рукой она прикрывала лобок, как будто останавливая кровотечение, бедра ее были плотно сжаты.
А потом Акико убедила мужа поспать. Вглядываясь ненавидящим взглядом в темный коридор своего прошлого, она терпеливо ждала, пока он сползет с нее и заснет. Потом осторожно перевернулась и молча поднялась со своего брачного ложа. Обнаженная, совершенно спокойная, Акико стояла, глядя на Сэйити Сато, насытившегося, погруженного в сон.
По ее прекрасному лицу невозможно было догадаться, что она сейчас испытывает. Может, и правду сказал ей когда-то Сунь Сюнь:
— Ты сама еще не понимаешь свои чувства.
Но будь это так, подумала она, я бы никогда не научилась тому, чему научилась. И никогда не вышла бы за пределы “кудзи-кири” и “кобудэры” — тайных и загадочных дисциплин, которыми владел Сайго. И никогда не убила бы эту хитрую лису Масасиги Кусуноки. Она применила тогда “дзяхо”, и это сработало: даже такой знаток, как он, не разобрался в ее намерениях.
Но радость ее длилась недолго. Встряхнув каскадом иссиня-черных распущенных по плечам волос, она наклонилась и подняла свое разноцветное кимоно, в котором была сегодня на свадебном приеме.
Она закуталась в него, как закутывается ребенок в банный халат, согретый на радиаторе отопления, чтобы защититься от чего-то большего, чем просто холод ночи. Она заморозила себя сама, чтобы уберечься от того, что считала нападением. Было время, когда она без конца повторяла себе:
— Я должна отступить, потом вернуться и отомстить. Но тут она ощутила во рту отвратительный сладко-соленый привкус. Привкус ее собственной крови.
Никогда ей не была так противна ее карма. Казалось, специальная подготовка, которую она прошла, должна бы уберечь ее от подобных переживаний, и это ее удивило и расстроило, что она оказалась столь потрясенной всего лишь одним простым актом. Этот акт был необходим, он ровно ничего не значил. В молчаливой своей муке она снова расплакалась.
Она вышла босиком из спальни и стала пробираться по темному дому, пока не нашла фусума, открывавшиеся в дзэнский сад.
Там всегда было тихо. Над древней криптомерией, будто зубы оскалившегося ночного хищника, сверкали звезды. На какое-то время она позволила себе расслабиться. И тогда, как дымок сквозь тлеющие поленья, в ее сознание просочились мысли о Николасе. На мгновение ей показалось, что незнакомое, мощное чувство, охватившее ее, вот-вот разорвет сердце, и она, обратив к небесам лицо, позволила себе воззвать о скорейшем конце. Только там, в миллионах миль от этого мира, она могла бы стать свободной. Бредя сквозь кромешную тьму бесконечного космоса, она могла бы наконец отдохнуть от той суеты, что окружала ее.