И он протянул руку. На его пальце блеснул аметист.

– Да, – сказал Дронго, – я уже обо всем забыл.

Глава 16

Уже на следующий день сразу в нескольких утренних газетах появились короткие заметки об успешной премьере оперы Осинского. Причем в одной из них, парижской, набранное на первой странице сообщение резко отличалось от другой информации, напечатанной в разделе культурных событий и посвященной провалу Осинского в Париже. Прочитав обе статьи, Дронго подчеркнул их, а затем аккуратно переписал для себя адрес типографии, где печаталась газета.

И хотя на завтрак Осинский традиционно не явился, но уже на обеде он был вместе с Барбарой и Якобсоном, охотно рассказывая о грандиозном успехе своего последнего представления в Париже. Даже Барбара, казалось, привыкшая к подобным метаморфозам, была поражена резкой сменой настроений в парижских масс-медиа. Телевидение, начиная с двух часов, стало резко менять свою ориентацию, ведущие охотно рассуждали о своеобразии Осинского, не рискуя больше употреблять слова «провал» и «неудача».

После обеда была вновь устроена пресс-конференция, на которой появился сам Якобсон в сопровождении Барбары. На этот раз журналистов было гораздо больше и тональность их вопросов была несколько иной, чем в прошлый раз, когда отбиваться от них приходилось одной Барбаре. Уже по первым вопросам Дронго понял, что никаких неожиданностей не будет. Осинский, обрадованный внезапно свалившейся удачей, засел в своем номере в поисках вдохновения, решив не выходить до ужина. Оставив его на попечении двух телохранителей и охраны отеля, Дронго вызвал машину, намереваясь посетить отмеченную для визита типографию. С собой он взял только Мартина, который должен был подстраховать его в случае внезапного нападения Ястреба.

Дронго почти не сомневался, что Ястреб не будет убивать его из обычной снайперской винтовки. Он представлял себе, что именно испытал Шварцман за годы, проведенные в бразильской тюрьме, и какая ярость переполняла мстительную душу убийцы. Теперь, зная, что Дронго находится на своеобразной привязи и никогда не покинет Осинского, Ястреб будет искать возможность не просто нанести удар, а убить Дронго с удовольствием, с непременным осознанием жертвой всех мучительных подробностей собственной смерти.

Поиски типографии, где печаталась газета, отняли довольно много времени. Еще около часа они искали нужного человека и лишь в седьмом часу вечера вернулись в отель. В холле отеля на первом этаже в одном из кресел сидела Барбара. Увидев Дронго и Мартина, приветливо кивнула им, не поднимаясь с места. Дронго, поблагодарив Мартина, разрешил ему подняться наверх, а сам подошел к женщине, сел рядом с ней.

– Вы кого-то ждете? – спросил он.

– Должны приехать с телевидения, – любезно пояснила Барбара, – Якобсон попросил меня встретить журналистов и подняться с ними в номер Осинского.

– Какой он молодец, – не удержался от иронии Дронго. – Еще только вчера вечером все дружно ругали оперу Осинского, а уже сегодня все изменилось словно по взмаху волшебной палочки. Вам не кажется, что Якобсон слишком сильно влияет на средства массовой информации этой страны?

– Да, – Барбара взглянула на него, – возможно. Это обычная практика любого менеджера – рекламировать свой товар. В данном случае для Песаха Якобсона это Осинский. Он его и рекламирует.

– Слишком успешно, – пробормотал Дронго, – он это делает слишком хорошо.

В холле, где они сидели в глубоких креслах, на полу был разостлан чрезвычайно большой синий ковер, занимавший все пространство до зеркальных дверей ресторана. Высоко подняв руки, словно поддерживая на весу стоявшие на их головах искусно выполненные светильники, на высоких затейливо украшенных вазах стояли статуи негритянок в позолоченных одеждах.

За спиной сидевших были расположены высокие стеклянные двери, обычно открытые для посетителей в погожие дни. Они вели в небольшой дворик, расположенный тут же и отгороженный от соседнего здания Министерства юстиции Франции довольно высокой стеной. Двор был выстроен в стиле римских внутренних дворов, характерных для времен поздней Республики. В зимние дни двери обычно закрывались, и посетители могли выходить в этот двор через бар, находящийся тут же, слева от входа в отель.

Дронго посмотрел на часы. Кажется, Осинский не придет и на ужин, подумал он. Словно угадав его мысли, Барбара сказала:

– Они могут задержать Джорджа, и поэтому мы решили ужинать в номере. Там будет накрыт стол для всех. Если хотите, можете подняться прямо в номер Осинского.

– Нет, – возразил Дронго, – у меня еще много дел. Ваш Осинский, кажется, очень хороший клиент для охраны. Он почти не выходит из своего номера.

– Наверно, – чуть улыбнулась Барбара, – просто он не любит появляться среди множества людей. А магазины вызывают у него просто тихий ужас. Ему нравится респектабельная обстановка, где его окружают знакомые люди.

– Во всяком случае, он доставляет мне гораздо меньше хлопот, чем его слишком заботливый опекун, – пробормотал Дронго.

– Что вы имеете в виду? – не поняла Барбара. – Вы думаете, убийца как-то связан с Якобсоном?

– Не в том смысле, в каком вы себе представляете, – возразил Дронго, – для этого Якобсон слишком любит свое дело.

Она обратила внимание на последние слова Дронго.

– Якобсон любит свое дело, – сказал он, – а не самого Осинского.

Барбара взглянула на Дронго.

– Иногда вы мне представляетесь слишком многозначительным. Вам не кажется, что это может мешать?

– Кажется. И поэтому я сегодня вечером хочу уточнить еще несколько деталей, прежде чем схвачу вашего Якобсона за горло. Мне очень многое не нравится в его поведении.

– Вы считаете, что он как-то провоцирует убийцу?

– Не нужно гадать, Барбара. Я считаю, что мистер Якобсон слишком привязан к своей работе. И слишком настойчиво опекает своего подшефного. Так сильно, что это вредит и самому Якобсону, и, разумеется, Джорджу. Поэтому я и собираюсь отклонить ваше предложение на сегодняшний ужин.

Посыльный принес вечерние газеты. Они доставлялись в специальных синих пакетах отеля «Ритц». Барбара жадно набросилась на «Фигаро». И почти сразу нашла статью о триумфальной премьере оперы американского композитора Джорджа Осинского. Газета не скупилась на похвалы, в деталях описывая все подробности трех вечеров.

Дронго тоже развернул именно эту газету, обратив внимание на статью. Он даже не стал ее читать до конца. Общий смысл, тональность выступления были очевидны. Он сложил газету, бросив ее на стоявший перед ним столик. Барбара заметила его жест.

– Вам не нравится? – удивилась она.

– Слишком приторно-сладко, – заметил Дронго. – Еще вчера они писали совсем другое. Пока Якобсон не появился на приеме, все газеты и все каналы телевидения дружно ругали оперу Осинского. Я все время думаю, что могло произойти, если бы Якобсон не приехал вчера на вечер. Тогда все знаки так бы и остались минусовыми. А они вдруг разом поменялись на плюсы.