— Не будем торопиться, фрейлейн, — сказал полковник по-немецки. — Сначала дело.
— Вы же обещали! -воскликнула она. — Визу, паспорт — чтоб я была в безопасности в Америке!
— Вы все получите, мисс, вот только нам надо вытащить отсюда Траупмана. Где пленки?
— У меня их пятнадцать — самые гротескные, — здесь, в пакете. А вывести герра доктора из квартиры просто невозможно. Служебный вход на сигнализации с восьми вечера до восьми утра. Другого выхода нет, да и телекамеры все записывают.
Полковник перевел Дру, и тот ответил:
— Может, нам удастся протащить Траупмана мимо пункта охраны. Охранников-то нет, черт возьми.
Витковски опять перевел, теперь для немки.
— Это глупость, мы все погибнем, — категорично возразила она. — Вы не знаете, что это за дом. Владельцы — самые богатые люди в Нюрнберге. Из-за всех этих похищений богачей по всей Германии жилец должен лично сообщить на пост, что он уходит.
— Ну так я назовусь по телефону Траупманом! Где он, кстати?
— Спит в спальне; он старый, быстро устает от вина... и от другого. Но вы действительно не понимаете. Богачи по всей Европе путешествуют с охраной и в бронированных автомобилях. Сюда-то вы, может, и проникли — поздравляю, но если надеетесь уйти с доктором, вы с ума сошли.
— Усыпим его, как охранника за дверью.
— Это еще большая глупость. Прежде чем он покинет здание, надо вызвать его лимузин из гаража, а комбинацию хранилища ключей знают только телохранители.
— Хранилище ключей?
— Конечно, ведь автомобили могут украсть или испортить — нет, вы действительно не понимаете!
— О чем вы, черт возьми? — вмешался Дру. — Хватит с меня немецкого!
— Мы влипли, — сказал полковник. — В донесении Второго бюро этого не было. Как тебе бронированные машины под навесом, прежде чем он выходит, и цифровые комбинации хранилища ключей в гараже?
— В этой проклятой стране все параноики!
— Nein, майн герр, — сказала девица Траупмана. — Я немножко понимаю; о чем вы говорите. Не вся Дойчлянд — частями, районами, где живут богатые. Они боятся.
— А как насчет нацистов?Их кто-нибудь боится?
— Они — отбросы, майн герр! Ни один честный человек их не поддерживает.
— А кто такой Траупман, по-вашему, черт возьми?
— Плохой человек, дряхлый старик...
— Самый настоящий нацист!
Девушку как будто ударили по лицу. Она вздрогнула и помотала головой:
— Я ничего... не знала. Его Freunde... в der Medizin, их уважают. Многие beruhmt. Такие знаменитые.
— Это его «крыша» — объяснил Витковски по-немецки. — Он один из лидеров движения, поэтому-то нам и нужен.
— Я больше ничего не могу для вас сделать, сэр! Простите, но я не могу. У вас пленки, я только это и обещала. Теперь вы должны дать мне возможность покинуть Германию, потому что, если правда то, что вы говорите, я буду на заметке у этих нацистских свиней.
— Мы соблюдаем соглашения, мисс. — Полковник повернулся к Лэтему и заговорил по-английски: — Выметаемся, хлопчик. Мы не можем взять этого подонка, не поставив под угрозу всю операцию. Через час вылетаем в Бонн на самолете Второго бюро и ждем этого сукина сына там.
— Считаешь, он все равно полетит в Бонн завтра? — спросил Дру.
— Думаю, у него нет выбора. А еще я рассчитываю на немецкую дисциплину, она намного жестче нашей. Обвинений надо избегать любой ценой — а вот это уже похоже и на нас.
— Поясни, пожалуйста.
— Каждого телохранителя Траупмана усыпили. Они придут в себя через двадцать — тридцать минут, до смерти перепуганные, конечно, и тут же проверят его квартиру.
— И увидят, что Траупман мирно почивает, — прервал его Лэтем. — А с пленками как, Стош?
Витковски посмотрел на молодую блондинку и задал тот же вопрос. Пассия Траупмана открыла сумочку и вытащила ключ.
— Это один из двух ключей от стального сейфа в кабинете, где остальные пленки, — ответила она по-немецки. — Второй в Нюрнбергском национальном банке.
— Он хватится ключа?
— Мне кажется, даже не вспомнит о нем. Он хранит его во втором ящике бюро под нижним бельем.
— Тогда я задам еще один вопрос, извините. Он записывал вашу сегодняшнюю встречу?
— Нет, конечно, это было в слишком неудобно. Встретившись с вашей помощницей в туалете, я, как говорится, увидела для себя выход. А флакон со снотворным я всегда ношу с собой на тот случай, если вечер станет уж совсем отвратительным.
— Вы ведь сами наркоманка, правда?
— Было б смешно отрицать. У меня запасов на три дня. После этого мне обещали оказать помощь в частной клинике в Америке... Я не сама стала наркоманкой, сэр, меня вынудили, как и многих других девушек из Восточного Берлина. Мы все стали высокооплачиваемыми содержанками, а впоследствии — и наркоманками, чтоб выжить.
— Выметаемся отсюда! — воскликнул Витковски. — Эти девушки — жертвы.
— Тогда пошли, дорогой мой полковник, — сказал Лэтем. — У капитана Диеца будет-таки шанс на Рейне.
* * *
Сбитые с толку телохранители по одному собрались в коридоре у двери Траупмана. Каждый рассказ о случившемся отличался от другого лишь оправданиями, но все они были одинаковыми, поскольку никто на самом деле не знал,что же произошло. На них напали — это факт, но никто серьезно не пострадал.
— Лучше зайдем посмотрим, все ли в порядке, — сказал мужчина, от которого несло перегаром.
— Туда нельзя зайти! — запротестовал охранник, чей пост был за столом в коридоре. — Толпа сбежится, если попробуем. Сигнализация одновременно предупредит охрану в фойе и полицию.
— И все же на нас напали и отравили, — настаивал телохранитель, руки которого метались по животу и ниже, расчесывая тело.
— Молю Бога, чтоб ты пошел к врачу, — сказал любитель виски. — Не хочу от тебя заразиться.
— Тогда не устраивай пикников на берегу Регница со шлюхой, которая отдается в водорослях. Сука!..Надо зайти, хоть узнать, не пора ли нам делать ноги из Нюрнберга.
— Я отключу сигнализацию и открою дверь, — сказал охранник за столом, неловко нагибаясь и нажимая ряд кнопок на консоли. — Так она открыта!
— Иди первый, — распорядился любитель пикников на берегу. Через четыре минуты троица вернулась в коридор — все ошарашенные, неуверенные, озадаченные, причем каждый по-своему.
— Не знаю, что и думать, — сказал здоровяк. — Доктор мирно спит, ничего не перевернуто, бумаги на столе не тронуты...
— Девушки нет! — прервал его чесальщик.
— Ты думаешь?..