– Господи, до чего же вы хладнокровный сукин сын!
– А как же иначе, капитан? Мы имеем дело с параноидальной фантазией по имени “Аквитания”, она управляется и направляется испытанными, преданными, очень умными и весьма предприимчивыми людьми, которые, достигнув намеченной цели, будут восприниматься этим обезумевшим миром как глас силы и разума. И они получат контроль над этим миром – нашим миром, – ибо все иные пути развития общества поблекнут перед их силой и твердостью. Сила и твердость, советник, будут восприниматься как противовес дестабилизации, беспорядку и хаосу. И что, скажите на милость, выбрали бы вы сами на месте обывателя, работающего с девяти до пяти, имеющего жену и детей и неуверенного, что, вернувшись домой, он не обнаружит, что дом разграблен, жена изнасилована, а дети задушены? Уверяю вас, вы бы наверняка предпочли танки на улицах.
– Вполне логично, – сказал военный юрист, и два эти слова как бы закружились в светлом солнечном воздухе их номера.
– Логично, морячок. Именно на это и делается ставка, именно это они провернут в мировых масштабах. Что бы это ни было и где бы это ни было, времени осталось мало – всего несколько дней или несколько недель. Если в только я мог… – Конверс повернулся и направился к дверям своей спальни.
– Куда вы? – спросил Коннел.
– В моем портфеле есть телефон Биля на Миконосе. Он – мой единственный контакт, и я хочу поговорить с ним. Хочу, чтобы он знал – марионетка внезапно обрела свободу воли.
Через три минуты Джоэл стоял нагнувшись над столом, с телефонной трубкой у уха, дожидаясь, пока оператор в Афинах соединит его с островом Миконос. Фитцпатрик сидел на диване с развернутым досье на Хаима Абрахамса, не сводя глаз с Конверса.
– С линией все в порядке? – спросил военный юрист.
– Сейчас как раз слышны гудки. – На седьмом гудке трубку сняли. Джоэл услышал какие-то слова.
– Доктора Биля, пожалуйста, доктора Эдварда Биля.
– Tee thebate [46] .
– Биля. Я прошу хозяина дома. Пожалуйста, позовите его к телефону! – Джоэл повернулся к Фитцпатрику: – Вы говорите по-гречески?
– Нет. но уже подумываю приняться за него.
– Вот и примитесь побыстрее. – Конверс продолжал вслушиваться в звуки мужского голоса, доносящегося с Миконоса. Греческие фразы быстро следовали одна за другой, но не становились от этого понятней. – Спасибо! До свидания. – Джоэл несколько раз постучал по рычажку телефонного аппарата, надеясь, что линию еще не отсоединили и что говорящий на английском языке оператор все еще на связи. – Оператор! Это оператор в Афинах?… Хорошо! Соедините меня еще с одним номером на Миконосе, счет тот же, в Бонне. – Конверс потянулся к столу за текстом инструкций, которые Престон Холлидей дал ему в Женеве. – Мне нужен “Банк Родоса”. Номер телефона…
Через несколько секунд банкир Костас Ласкарис был у телефона.
– Мистер Ласкарис, это – Джоэл Конверс. Вы помните меня?
– Конечно… Да, мистер Конверс? Голос банкира звучал как-то странно – то ли устало, то ли испуганно.
– Я пытался позвонить доктору Билю по номеру, который вы мне тогда дали, но к телефону подошел человек, не понимающий по-английски. Не могли бы вы помочь мне разыскать доктора?
По телефону донесся глубокий вздох.
– Не знаю, что и сказать, – тихо проговорил Ласкарис. – Человек, с которым вы разговаривали, – полицейский офицер, мистер Конверс. Мне пришлось лично впустить его в дом. У доктора могли оказаться ценные вещи.
– Не понял. Что вы хотите сказать?
– Сегодня рано утром доктор Биль взял со стоянки свою лодку и вышел на ней из гавани, с ним был еще один человек. Их видели несколько рыбаков. Два часа назад лодку доктора Биля нашли разбитой на камнях за Стефаносом. Людей на борту не было.
“Я убил его. С помощью ножа для потрошения рыбы, а тело сбросил в стайку акул сразу же за банкой Стефанос”, – вспомнилось Конверсу.
Джоэл повесил трубку. Холлидей, Анштетт, Биль… Все его контакты мертвы. Теперь он марионетка, брошенная на произвол судьбы, ниточки перепутаны, а впереди – темнота.
Эрих Ляйфхельм сидел в своей библиотеке и, склонившись над столом, говорил по телефону. Его восковое лицо побледнело еще больше, глаза прищурились, узкие белые губы приоткрылись, кровь прилила к голове.
– Погодите, Лондон… Какую фамилию вы назвали?
– Хикмен, адмирал, который…
– Нет, – резко прервал его немец, – я не о нем! Другая фамилия! Того офицера, который отказался предоставить информацию.
– Фитцпатрик. Это ирландская фамилия. Он – главный юрист военно-морской базы в Сан-Диего.
– Капитан третьего ранга Фитцпатрик?
– Да, а вы откуда знаете?
– Unglaublich! Diese Stumper! [47]
– Wiese? – спросил англичанин. – Что вы хотите сказать?
– Может, в Сан-Диего он действительно является тем, чем вы сказали, но сейчас, Englander [48] , он не в Сан-Диего! Он здесь, в Бонне!
– Вы с ума сошли? Нет, нет, простите, конечно нет. Но вы уверены?
– Он с Конверсом! Я лично с ним разговаривал. Оба они живут в “Ректорате”, номер снят на его имя. Именно благодаря ему мы и вышли на Конверса!
– И он не пытался скрыть свою фамилию?
– Наоборот, снимая номер, он предъявил документы.
– Удивительная глупость, – сказал изумленный англичанин. – Или крайняя самоуверенность, – добавил он, теперь его тон изменился. – А может быть, это симптоматично? Никто не смеет коснуться его.
– Unsinn! [49] Это не так.
– Почему?
– Он встречался с Перегрином, послом. Там был наш человек. Перегрин хотел задержать этого Фитцпатрика и силой доставить в посольство. Но произошло неожиданное осложнение, и он удрал.
– Значит, наш человек не справился со своей задачей.
– Возникло непредвиденное препятствие. Какой-то Schauspieler, актер. Перегрин отказался обсуждать этот инцидент. Он вообще ничего не говорит.
– Следовательно, никто не смеет тронуть этого офицера из Калифорнии, – сделал вывод Лондон. – И на то есть веские причины.
– Какие?
– Он – зять Престона Холлидея.
– Женева! Mein Gott! [50] Они вышли на нас.
– Кто-то о чем-то догадывается, но существенной информации у него нет. Тут я согласен с Пало-Альто, а он согласен с нашим специалистом в Моссад, да и с Абрахамсом тоже.