— Хелден, я пытался поймать этого человека в ловушку! Он был убит!

— Что? О Боже мой...

— Это осложняет дело, — прошептал агент, обращаясь к Ноэлю. — Если фон Тибольт — не Тинаму, то кто он? Почему застрелили его человека? Эти двое, почему они пытались похитить ее? Убить тебя? Кто они такие? Эта машина... попробуйте узнать о ней. — Англичанин начал задыхаться. Ноэль перегнулся через сиденье, но агент остановил его: — Только слушай. Узнай, кто они такие, чья это машина. Они и есть непредвиденное обстоятельство.

Агент МИ-5 едва был в силах держать глаза открытыми, его шепот стал почти неслышен. Было очевидно, что жить ему осталось несколько минут. Ноэль нагнулся к нему.

— Это осложнение не может иметь ничего общего с человеком по имени Питер Болдуин?

Умирающий вздрогнул как от удара тока. Его глаза широко открылись, зрачки почернели от приближения смерти.

— Болдуин? -Шепот стал жутким и жалобным.

— Он приходил ко мне в Нью-Йорке, — сказал Холкрофт. — Он сказал, чтобы я не вмешивался. Он сказал, что он знает то, чего никто не знает. Через минуту его убили.

— Он говорил правду!Болдуин говорил правду! — Губы агента задрожали, струйка крови вытекла у него изо рта. — Мы ему не поверили, он предлагал ничто!Мы были уверены, что он лжет...

— Лжет о чем?

Агент МИ-5 взглянул на Ноэля, потом с трудом перевел взгляд на Хелден.

— Нет времени... — Он мучительно пытался снова посмотреть на Холкрофта. — Вы чисты. Вы должны... иначе вам не следовало говорить то, что вы сказали. Я вам доверяю, обоим. Найдите Пэйтон-Джонса... как можно быстрее. Скажите ему, чтобы вернулся к делу Болдуина. Код «Вольфшанце»... Это «Вольфшанце».

Голова агента упала на грудь. Он был мертв.

Глава 22

Они двигались на север по парижской дороге, и вечернее солнце заливало округу оранжевым и желтым светом. Зимнее солнце везде одинаково. Это константа. И Холкрофт был благодарен ему за это.

Код «Вольфшанце». Это «Вольфшанце».

Питер Болдуин знал о Женеве. Он пытался сообщить о чем-то МИ-5, но недоверчивая британская разведка ему не поверила.

Он предлагал ничто!

Что он хотел получить в обмен? Какую сделку пытался заключить? Кто такой Питер Болдуин?

Кем был Питер Болдуин?

Кто такой фон Тибольт? Теннисон?

Если фон Тибольт — не Тинаму, то кто же он? Почему застрелили его человека? Почему они пытались похитить ее? Убить тебя?

Почему?

Хотя бы одну проблему можно отбросить: Джон Теннисон не Тинаму. Кем бы сын Вильгельма фон Тибольта ни был — а он мог быть опасен для Женевы, — он не был убийцей. Но кто же он тогда? Что он сделал, почему связан с убийцами? Почему охотятся за ним, а заодно и за его сестрой?

Эти вопросы не давали Ноэлю задуматься о последних событиях. Он не мог о них думать. Он сломается, если позволит себе это. Троих убили, одного из них — убил он. В перестрелке в отдаленной французской деревушке во время карнавала. Безумие.

— Как ты думаешь, что такое «Вольфшанце»? — спросила Хелден.

— Я знаю, что это такое, — ответил Холкрофт.

Она удивленно обернулась.

Ноэль рассказал ей все, что знал об остатках «Вольфшанце». Теперь уже не было смысла скрывать эти факты. Когда он закончил, Хелден не проронила ни слова. Он задумался над тем, не зашел ли слишком далеко. Не вовлекает ли он ее в конфликт, в котором она не хочет участвовать. Всего несколько дней назад Хелден говорила ему, что если он не будет поступать так, как она велит, если Ноэль не тот, за кого себя выдает, то она уедет из Парижа и он никогда ее больше не найдет. Как Хелден поступит теперь? Не окажется ли угроза «Вольфшанце» тем грузом, который она не захочет принять на себя?

— Ты испугана? — спросил он.

— Это глупый вопрос.

— Мне кажется, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да. — Она откинулась на спинку сиденья. — Ты хочешь знать, не сбегу ли я.

— Думаю, что да. Так как?

Несколько мгновений она молчала, но Холкрофт не настаивал на ответе. Когда она заговорила, в ее голосе — так похожем на голос сестры и так отличавшемся от него — зазвучала печаль.

— Я так же не мору убежать, как и ты. Не говоря уже о морали и страхе, это просто непрактично. Они нас все равно найдут и убьют.

— Хорошенький конец.

— Это вполне реально. Кроме того, я устала убегать. У меня на это не осталось сил. «Возмездие», «Одесса», теперь еще «Вольфшанце». Трое охотников, подстерегающие и нас, и друг друга. Это должно кончиться. Полковник прав.

— Вчера вечером я пришел к тому же выводу. Я подумал, что, если бы не моя мать, мне пришлось бы спасаться бегством вместе с вами.

— Сын Генриха Клаузена, — задумчиво произнесла Хелден.

— И кого-то еще. — Он вернулся в реальность. — Мы не станем контактировать с Пэйтон-Джонсом.

— Согласна.

— МИ-5 проследит за нами. У них нет выбора. Они приставили к нам человека, они обнаружат, что агент убит. Возникнут вопросы.

— На которые мы не сможем ответить. Нас преследовали, не мы.

— Интересно, кто они? Эти двое, — сказал он.

— "Возмездие", я думаю. Это их стиль.

— Или «Одесса».

— Возможно. Но немецкий, на котором говорил один из них, показался мне странным. Я не смогла узнать диалект. Он не из Мюнхена и точно не из Берлина. У него странное произношение.

— Что ты имеешь в виду?

— Оно очень гортанное, но при этом мягкое, если так бывает.

— Ты думаешь, они из «Возмездия»?

— Какая разница? Мы должны защитить себя от обоих. Ничего не изменилось. Во всяком случае, для меня. — Она дотронулась до его руки. — Но тебя мне жаль.

— Почему?

— Потому что теперь ты бежишь вместе с нами. Ты теперь один из детей — из verwiinschte Kinder [16] . Из проклятых.А у тебя нет опыта.

Похоже, теперь я приобретаю его на ходу.

Она убрала руку.

— Ты должен ехать в Берлин.

— Знаю. Мы должны торопиться. Нужно добраться до Кесслера и подключить его, он, — Холкрофт сделал паузу, — наш последний шанс.

Она печально улыбнулась этому слову.

— У нас есть ты и мой брат, вы оба все знаете и готовы действовать. Кесслер тоже должен быть готов... Цюрих — вот шанс. И разрешение столь многих проблем.

Ноэль посмотрел на нее. Было нетрудно угадать ее мысли. Цюрих — это безграничные средства, часть которых, безусловно, можно пустить на то, чтобы обуздать, а то и уничтожить фанатиков из «Одессы» и «Возмездия». Холкрофт знал — ей известно, что он сам был свидетелем ужасов, которые те творят; в конце концов, одна треть голосов и так принадлежала ей. Ее брат тоже согласится.